Олеся Велецкая - Черное и черное
Он вспоминал то, что читал об этой болезни в монастырских хрониках. Впервые Европа узнала о ней, когда когда несколько итальянских кораблей, вернулись из плавания в Черное море, ведомые умирающими мореходами, в сицилийский порт Мессина, привезя на своих палубах пассажиров и экипаж, изуродованные смертью от моровой язвы, проникшей до самых костей. Умирающие не знали о причинах болезни, не узнали и горожане, начавшие умирать от нее, как не узнали и не знают сотни тысяч людей, умершие и умирающие от нее до сих пор. Страшная болезнь, от которой нет спасения, сеяла панику по всей Европе, опустошая города со скоростью лошадиного бега. Невыносимая головная боль, лихорадка, сменяемая ознобом, появляющиеся следом гнойные опухоли, поначалу розоватые, а затем багровеющие и чернеющие означали страшный приговор. От этой болезни не излечивали никакие снадобья и врачи ничем не могли облегчить своим подопечным, помеченным черными метками, страдания мучительной смерти. Единственным спасением от ужасной боли было прекращение жизни страдающего. Многие отчаявшиеся заканчивали свою жизнь собственноручно, но многие считали Великий Мор началом конца света и боялись совершать подобный грех, стоически претерпевая мучения, ожидали неминуемого конца. А кто-то лишал жизни своих близких, не в силах смотреть на их страдания, принося в жертву родственной любви свою бессмертную душу.
Были и такие, кто накладывал на себя руки именно потому, что боялись за свою душу. Уверовав в Конец Света, они боялись, что если не умрут до момента, когда начнется Страшный Суд над живыми и мертвыми, они не успеют получить приговор и отбыть наказание, чтобы на Последнем Суде душ получить помилование, за осознание своих грехов и раскаяние. В аду кто хочешь искренне раскается, думали они. Второго шанса избавить душу от вечных мучений, как они считали, после Страшного Суда не будет, те, кто встретят его наступление живыми, на помилование расчитывать не могут. Но, они ошибались. Второго шанса после смерти не дано никому. Шанс спасти свою душу от вечных мук есть только у живых. Потому что, только у них есть выбор. И свободная воля, чтобы его совершать. Страшный Суд будет судить мертвых грешников только затем, чтобы определить абсолютное наказание для тех, кто его заслуживает. А некоторые занимались самоистязанием, чтобы наказать себя за грехи заранее и получить прощение, пока живы. Но, редко кто из них испытывал настоящее расскаяние за свои дурные поступки, они наказывали себя не потому, что по-настоящему считали себя виноватыми, не по людским законам, по собственным, а потому что испытывали страх, что страшного наказания за эти поступки, которые сами они грехом не считают, они могут не избежать. Но, и их попытки были напрасны. Бога нельзя обмануть. Как нельзя было пока что обмануть и болезнь, люди пытались прятаться от нее, запирались в домах и никого не пускали, но она заставала их и там. А некоторые наоборот, начинали напоследок грешить без удержу, срывая с себя все привязи условностей и морали. Люди теряли человеческий облик и саму человеческую сущность.
Неизвестно, сколько семей сейчас лежат мертвые в запертых домах, в которые часто не решались заходить даже мародеры, не говоря уже о могильщиках, священниках и тех, кто занимался свозом и похоронами трупов. У них, у тех, что еще были живы, и так было слишком много работы. Чума убила и свела с ума множество людей. В общие могилы сваливали не только трупы бедняков и бывших людей неопознанных по одежде статусов, туда же сваливали и просто закапывали без всяких могильных камней даже трупы в богатых одеждах. Некогда было разбираться куда и в чью семью отправлять богато одетый труп, да некому, и не на чем. Повозки разбирали с драками для того, чтобы уехать из чумных поселений. У тех священников, кто еще чувствовал свой долг перед умирающими тоже не было сил и времени заботиться о мертвых, они пытались использовать то немногое оставшееся им время, чтобы позаботиться о душах еще живых. Сильно пострадал и Орден. К настоящему времени от общей численности Ордена оставалась одна треть. В то же время, отдельные территории — например, их земли и окрестности — не пострадали. Некоторые земли отделались малыми жертвами и никто не знал причин. Но, коли уж этот ужас добрался и до них, неизвестно, чего теперь можно ожидать. Ульрих мучительно думал, какие действия стоить предпринять, чтобы не допустить у себя хотя бы того опустошения, от чего безлюдели целые города, как можно уменьшить количество жертв.
Ожидая, пока его отряд, наконец, весь соберется, чтобы собраться в обратный путь, он устало думал, сколько же на него всего свалилось за всего один месяц с небольшим, такого значительного, чего ранее он не помнил в своей жизни в таком количестве. Еще на него свалилась Эрта. И ему казалось, что прямо с неба, как неосторожный ангел. Этому он был рад. И он подумал, что возможно, она была слишком ценным приобретением, чтобы он мог получить ее бесплатно. Возможно, все проблемы, начавшие происходить в его жизни в таком масштабе, были его платой, компенсацией за то невероятное счастье, которое ему досталось, когда в его жизни появилась она. А потом свет померк, и он провалился во тьму. Последняя четкая мысль Ульриха была о той, кто уже никогда его не дождется: «Эрта, мне кажется, что я люблю тебя…» Эта мысль пронзила все его существо как копье.
Эпизод 19. Первая волна
Когда Эрта вошла в просыпающийся замок, ее никто ни о чем не спрашивал. Слуги избегали ее, каким-то шестым чувством, понимая, что она Другая. Не такая как они, и что она опасна, если не для их жизни, то для их разума, которому пришлось бы усиленно и напряженно искать для них ответы на вопрос — почему она такая другая и странная. Большинство женщин ее уже невзлюбили, некоторые даже вплоть до того, что начинали ее ненавидеть. Большинство мужчин ее вожделели. И некоторые тоже начинали ее ненавидеть, потому что знали, что их вожделение никогда не будет удовлетворено. Оставшиеся люди ее еще не видели. Она чувствовала недоумение, настороженность этих людей. Но не чувствовала презрения, высокомерия, жалости или яркого недоверия практически ни от кого из них. Исключая Минерву. Та все это чувствовала, кроме жалости. Минерва чувствовала еще так много разного и отличительного от большинства обитателей замка, что вскоре Эрта подумала, действительно, стерва. И как она может быть сестрой Ульриха, они так непохожи. Но, потом она подумала, что видимо это то, что называется семейственной компенсаций. Всю душу этой семьи получил Ульрих. Минерве достались остатки. И она пожалела девушку. С генетикой люди этого мира спорить, еще не научились. Минерва была жертвой. Бродя по комнатам-залам замка, рассматривая их, она столкнулась с Кристиной. После приветствия Эрты, женщины, остановившись друг напротив друга, молчали. Кристина ждала, что Эрта что-нибудь ей скажет, как-то объяснит свое вчерашнее поведение. Но Эрта не хотела ничего объяснять. Это касалось только ее и как бы ни требовали нормы приличия разговоров об этом, это было только ее личное дело и право думать об этом принадлежало только ей.
