Густав Эмар - Мексиканские ночи

— А имена их?

— О, они хорошо вам известны. Я полагаю, один — дон Антонио де Касебар, второй…

— Дон Мельхиор де ля Крус! — договорил дон Филиппе.

— Значит, вы знаете? — вскричал дон Диего с наигранным удивлением.

— Быстрое продвижение этих лиц по службе, безграничное доверие к ним президента можно объяснить только милостью к ним.

— Именно поэтому некоторые высокопоставленные особы считают необходимым разобраться в том, что это за люди.

— Что это за люди, я знаю, — вскричал дон Фелиппе, — и представлю требуемые доказательства!

— Вы готовы это сделать?

— Готов! Клянусь вам, тем более что считаю долгом всякого порядочного человека поймать с поличным злодеев. Лучше меня, — добавил он с многозначительной улыбкой, — этого никто не сделает.

— Дай Бог, чтобы это было так, полковник! Если только дело завершится успехом, могу заверить вас, что благодарное правительство не ограничится в своем вознаграждении деньгами.

Дон Фелиппе самодовольно улыбнулся, поняв, что это намек на повышение, о котором он так мечтал.

Дон Диего, словно не замечая этой улыбки, вытащил объемистый кошелек, достал сложенный вчетверо листок и передал дону Фелиппе. Тот жадно схватил его, и лицо его на какой-то момент приняло хищническое выражение.

Это был чек на десять тысяч пиастров.

Дон Диего поднялся.

— Вы уже уходите? — спросил полковник.

— Да, о чем весьма сожалею.

— До скорого свидания, дон Диего!

Молодой человек вскочил на лошадь и ускакал.

— Ну, — прошептал он, — мерзавцы, кажется, попадутся в ловушку.

Полковник после ухода дона Диего снова залез в гамак, взял гитару и стал еще громче бренчать.

ГЛАВА XXVIII. Любовь

Долорес и Кармен были в саду одни. Укрывшись в глубине рощи, где цвели апельсины, лимоны и гранаты, они вели задушевную беседу. Донья Мария, сославшись на нездоровье, осталась дома. Но скорее всего она просто хотела дать возможность девушкам посекретничать, а заодно прочесть письмо от дона Хаиме, доставленное надежным человеком.

Девушки, оставшись одни, принялись поверять друг другу свои нехитрые тайны. Предметом разговора, как вы могли догадаться, была любовь. Но изливая душу друг другу, они мысли не могли допустить, чтобы объясниться с молодыми людьми — гордость не позволяла.

Девушкам, чистым и наивным как дети, было чуждо кокетство, присущее представительницам, так называемых цивилизованных наций, которые зачастую превращают любовь в жестокую игру. По странной случайности разговор девушек принял тот же оборот, что и разговор между графом и Домиником несколько дней назад.

— Долорес! Ты смелее меня и лучше знаешь дона Людовика, который к тому же с тобой в родстве, почему ты так холодна с ним?

— Увы, моя дорогая, — ответила донья Долорес, — положение обязывает меня быть сдержанной. Кроме графа Людовика, у меня не осталось родных, много лет назад родители нас обручили.

— Как могли родители обручить детей без их согласия, заведомо обрекая их на несчастливую жизнь?

— В Европе, говорят, это принято. К тому же мы, женщины, должны безропотно подчиняться мужчинам, словно рабыни.

— Да, это так, но если бы мы воспротивились этому…

— В этом случае мы вызвали бы только презрение, испортили бы себе репутацию.

— Значит, ты готова вопреки голосу сердца согласиться на этот чудовищный брак?

— Что я могу тебе сказать! Сама мысль об этом браке повергает меня в отчаяние, но выхода я не вижу. Граф покинул Францию с единственной целью жениться на мне. Мой отец перед смертью взял с него слово жениться на мне. Что же я могу сделать, если обстоятельства против меня?

— А почему бы тебе не объясниться с графом? — с жаром возразила Кармен. — Может быть, тогда все решится как нельзя лучше?

— Возможно, но подобное объяснение не может исходить от меня. Граф столько добра сделал мне после смерти отца, что я не могу отплатить ему неблагодарностью и отказом на его весьма лестное для меня предложение!

— О, значит, ты любишь его, Долорес? — с досадой вскричала Кармен.

— Нет, не люблю, — ответила донья Долорес, — но, может быть, и он меня не любит. Судя по его поведению, это именно так!

— Я уверена, он меня, меня любит! — перебила ее Кармен.

— Дорогая моя, — с улыбкой ответила Долорес, — когда речь идет о любви, ни в чем нельзя быть уверенной, даже несмотря на клятвы и уверения. Допустим, граф меня любит или не любит, но можно предположить, что я его люблю, и в обоих случаях я должна ждать, когда граф сам со мной объяснится, а это непременно произойдет, и очень скоро. И тогда, клянусь тебе, Кармен, я все выскажу ему откровенно, и если не услышу от него столь же откровенного признания, мне придется покориться своей судьбе. Вот все, что я могу тебе обещать. Принять другое решение мне не позволяет мое женское достоинство.

— Дорогая Долорес, я очень страдаю и желала бы другого исхода, но понимаю, что в сложившихся обстоятельствах это для тебя единственный выход. Не сердись на меня за мою горячность — поверь, мне очень тяжело!

— А мне разве легче? Разве я счастлива? Я, может быть, еще несчастнее тебя!

В это время раздались шаги.

— Кто-то идет, — сказала донья Долорес.

— Это граф! — воскликнула Кармен.

— Откуда ты знаешь? Девушка покраснела.

— Мне сердце подсказывает, — тихо прошептала она.

— Он как будто один?

— Да, один!

— О, Боже! Не случилось ли чего-нибудь?

— Не дай Бог!

Граф и в самом деле пришел один. Он поклонился девушкам и стоял в ожидании, пока его пригласят подойти. Донья Долорес с улыбкой протянула ему руку, а донья Кармен потупилась, чтобы скрыть смущение.

— Милости просим, граф, — сказала донья Долорес, — что-то вы сегодня поздно!

— Я счастлив, что вы заметили мое невольное опоздание; мой друг, дон Доминик, с утра отправился по делам лье за два от города, и мне пришлось исполнить некоторые его поручения, вот причина задержки.

— Причина уважительная, и мы вас прощаем — я и Кармен, — а теперь садитесь, поболтаем немного.

— С большим удовольствием!

Граф сел рядом с девушками и, вежливо поклонившись, сказал:

— Позвольте мне, донья Кармен, выразить вам мое глубочайшее почтение и справиться о вашем драгоценном здоровье.

— Благодарю вас за внимание, кабальеро, — ответила донья Кармен. — Слава Богу, я совершенно здорова, чего, к сожалению, не могу сказать о моей матушке.

— Разве донья Мария больна? — взволнованно спросил молодой человек.

— Надеюсь, ничего опасного, но все же она предпочла остаться дома.

Граф моментально встал.