Джайлс Кристиан - Ворон. Сыны грома
Двигались медленно. За день человек с легкостью проходит пешком пятнадцать миль, а верхом проезжает тридцать. Но тащить корабль по грязи, даже если место довольно ровное, – изнурительный труд, и, чтобы преодолеть хотя бы пять миль, нужны сила и выносливость.
После полудня стал накрапывать дождь, переросший к вечеру в безжалостный ливень. Промокло все: накидки из шкур, одежда, кожа и мышцы. Теперь мы страдали еще и от сырости. Дорога превратилась в болото, которое мы месили своими башмаками, делая путь еще более тяжелым для тех, кто тянул «Фьорд-Эльк». Товарищи, шедшие позади нас, бранили наши неловкие ноги, перемежая стоны с тяжкими вздохами и то и дело поскальзываясь в грязи.
– Бедолаги, – сказал Пенда, когда мы навалились на корпус «Змея», ощутив при этом запах обшивки, законопаченной веревками и просмоленной.
– Если тебе их жаль, с чего ты скалишь зубы? – спросил я и, скривившись от усилия, подался плечом вперед: рядом был Улаф, проверявший, хорошо ли идет «Фьорд-Эльк».
– Давай, давай, Ворон! – крикнул наш капитан. – Толкай от души, парень! А еще лучше попроси своих друзей там, наверху… – Он посмотрел на тяжелое, железно-серое небо, проглядывавшее меж промокших деревьев. – Пускай подымут задницы и подсобят нам.
– Без крестов было бы легче, Дядя, – прорычал Брам, весь багровый, и потянул за веревку.
– Как и без твоего запаса медовухи, – ответил Улаф.
Все рассмеялись, несмотря на дождь, льющий сверху, и грязь под ногами, а Медведь пришел в ужас оттого, что капитан раскрыл его великую тайну.
– Вообще-то, Дядя, в последние дни Брамовы бурдюки стали не так тяжелы, – ухмыльнулся я.
– Ах ты, жадный красноглазый сукин сын! – выпалил Брам, едва не споткнувшись при мысли о том, что мы прикладывались к его запасам.
Тянуть корабли по суше пришлось до вечера. До конца пути нас хлестал дождь, ветер свистел среди деревьев, обламывая старые ветки и вихрем подхватывая мокрые листья. Громкий зловещий скрип сучьев казался стоном самого леса, встревоженного нашим появлением. Даже когда река была уже близко, мы не слышали ее из-за шума дождя. Наконец она появилась. Мы принялись хлопать друг друга по мокрым спинам и выжимать воду из волос и бород, зная, что теперь нам полагается отдых и горячий обед. Разбили лагерь, достали из трюмов кораблей котлы, взяли запасные паруса, чтобы растянуть их между накренившимися деревьями и сделать на ночь кровлю, под которой все уместились бы. У реки мы нашли несколько пней, еще свежих и уже замшелых, а также огромные груды булыжников, которыми можно было заменить выброшенный балласт. Изучив окрестности, мы устроились на ночлег. Кинетрит и я вместе укрылись для тепла двумя сухими шкурами и уснули, надеясь, что сверху на нас не упадет обломившийся сук.
– В северном течении эта река впадет в другую, на которой и стоит Экс-ля-Шапель, – сказал Винигис Сигурду и Улафу следующим утром, пока мы загружали балласт, готовясь столкнуть «Змея» в воду, что не должно было доставить нам особых хлопот: место оказалось широкое и довольно глубокое.
Под утро дождь прекратился, хотя ветер еще не истратил своего пыла и то и дело налетал злыми порывами.
– Как думаешь, будет ли твой император ждать нас на берегу с рогом меда и жареным кабаном? – спросил Улаф, чмокая губами, запрятанными в гнезде бороды, которая трепалась на ветру.
– Думаю, – угрюмо ответил Винигис, – он будет ждать с тысячным войском, вооруженным мечами и копьями. Чтобы убить нас.
– Но мы же христиане, – возразил Сигурд, указывая на нос «Змея».
Ветер стонал в кронах деревьев. Ветка, надломившаяся ночью, с треском упала в валежник. Винигис покачал головой и, сняв шапку, выжал ее, все еще мокрую со вчерашнего дня.
– Говорят, император умен. Он поймет, кто вы. Я показал вам дорогу, а теперь, может, пойду домой? – спросил рыбак, хотя в голосе его не было уверенности, а во взгляде – надежды.
Сигурд положил руку ему на плечо:
– Мы проделали вместе долгий путь, Винигис. – Белые зубы и ясные глаза ярла сверкнули. – И я не могу лишить тебя возможности еще раз повидать славный город твоего императора. Только доведи нас туда – и будешь волен идти на все четыре стороны.
Франк посмотрел на отца Эгфрита, однако не нашел утешения в его куньих глазках. Монах лишь сказал, пожав узкими плечами:
– Fiat voluntas Dei. Да свершится воля Божья.
Я понадеялся, что, когда мы явимся в Экс-ля-Шапель, христианский бог будет занят чем-то другим и его воля нас не коснется. Ведь императора Карла называли мечом Иисуса, и потому мы были ему врагами.
Глава 17
Река, которая, как сказал нам Винигис, называлась Маас, благоволила к нам: за весла мы могли не браться. Возможность отдыха радовала – ведь все утро мы пыхтели, нагружая корабли балластовыми камнями, так что пот струился по нашим бородам. Поднятые паруса, обсыхая на ветру, трепетали, и с подветренной стороны до нас долетала водяная пыль, которой мы почти не замечали. Наше внимание было приковано к берегам. После того как мы вышли из верховья Мааса, лесистую равнину сменили крутые горы, тянувшиеся по обеим сторонам реки, подобно хребтам двух гигантских драконов. На вершинах холмов темнели зеленые сосны вперемежку с буками, дубами и ясенями, чьи оранжевые и коричневые листья казались пестрыми отметинами на шкурах чудищ. Лишь изредка тонкая струйка дыма выдавала присутствие человека на этой огромной дикой земле, готовой осыпать нас спелыми плодами.
– Хей! Да здесь почти как у нас на фьордах! – крикнул Брам со своего сундука, вытерев бороду тыльной стороной руки.
Медведь прихлебывал свой мед, решив, что лучше истощить драгоценный запас самому, чем проснуться однажды и не найти его на месте.
– Хочу хорошей трески, – протянул Хальфдан, и в знак согласия с ним викинги загудели. – Видеть больше не могу лосося. Он у меня того и гляди из ушей полезет.
– Слыхала, Кинетрит? – сказал я по-английски. – Ему надоел лосось, и он желает, чтобы ты поймала в этой реке морскую рыбу.
Улаф, улыбнувшись, перевел мои слова Хальфдану, который вдруг смущенно покраснел и что-то забормотал, оправдываясь.
– Скажи, пускай сам ловит для себя такую рыбу, какую хочет, но если ему нужна треска, то придется подыскать очень длинную удочку, – произнесла Кинетрит, наградив викинга ястребиным взором. – Может, заодно и новое платье для меня поймает.
Я перевел это, викинги расхохотались. Аслак дотянулся до Хальфдана и дал ему подзатыльник: дескать, не будь дураком. Хальфдан насупился. Мне стало жаль его, хотя и не так чтобы очень. В нашем воинском братстве перебранки были делом обычным, и каждый оказывался то победителем, то побежденным.
