Бернард Корнуэлл - Гибель королей
– Жаль, что я не родилась мужчиной.
– Я рад, что ты родилась женщиной.
– Я была бы королем, – сказала она.
– Из Эдуарда получится хороший король.
– Это верно, – согласилась она, – но он бывает нерешительным. Из меня король был бы лучше.
– Да, – сказал я, – это точно.
– Бедняга Эдуард, – сказала она.
– Бедняга? Он скоро станет королем.
– Он потерял свою любовь, – пояснила она.
– А дети живы.
– Дети живы, – подтвердила она.
Наверное, из всех своих женщин я больше всего любил Гизелу. Я до сих пор по ней тоскую. Однако из всех моих женщин Этельфлед по духу мне ближе всего. Она думает, как я. Иногда я начинаю что-то говорить, и она заканчивает предложение за меня. Бывает, что нам достаточно посмотреть друг на друга, и мы знаем, что каждый из нас думает. Этельфлед стала мне верным другом.
В определенный момент день Тора перешел в день Фреи. Фрея – жена Одина, богиня любви, и в течение всего ее дня дождь лил не переставая. После полудня поднялся ветер, он набрасывался на крыши домов и злобно швырял в лица струи воды. Вечером этого дня король Альфред, правивший в Уэссексе двадцать восемь лет, умер на пятидесятом году жизни.
На следующее утро дождь прекратился, а ветер стих. Уинтансестер погрузился в молчание, тишину нарушал только визг свиней, крики петухов, лай собак да стук сапог часовых, вышагивавших по крепостному валу. Люди словно оцепенели. К середине утра зазвонил колокол, его нечастые единичные удары разносились над городом и улетали в долину, к залитым водой лугам, и возвращались обратно глухим гулом. Король умер, да здравствует король.
Этельфлед захотела помолиться в часовне для монахинь, и я, оставив ее в Святой Хедде, шел по тихим улицам к дворцу. У ворот я сдал свой меч и увидел Стипу, который одиноко сидел во внешнем дворе. Его мрачное лицо, вселявшее ужас во врагов Альфреда, было мокрым от слез. Я сел рядом с ним и ничего не сказал. Мимо нас пробежала женщина со стопкой простыней. Король умер, а белье все равно должно быть выстирано, полы подметены, очаги вычищены, дрова сложены, зерно смолото. Несколько уже оседланных лошадей стояли наготове в дальнем конце двора. Я решил, что они предназначаются для гонцов, которые разнесут весть о смерти короля по всем уголкам королевства, но вместо посыльных из дверей появились люди в кольчугах и шлемах и запрыгнули на лошадей.
– Твои ребята? – спросил я у Стипы.
Он бросил на них унылый взгляд.
– Не мои.
Это были люди Этельволда. Сам Этельволд вышел последним. Как и его сторонники, он был в шлеме и кольчуге. Трое слуг вынесли боевые мечи, всадники разобрали их – каждый нашел свое оружие, – застегнули ремни на поясе. Этельволду ремень застегнул слуга, он же помог хозяину взобраться на огромного вороного жеребца. И тут Этельволд увидел меня. Направив лошадь ко мне, вытащил из ножен меч. Я не шевельнулся, и он остановил жеребца в нескольких шагах от меня. Животное ударило копытом по каменной плите, и вверх взвился сноп искр.
– Печальный день, лорд Утред, – сказал Этельволд.
Клинок обнаженного меча пока был направлен вниз. Ему очень хотелось пустить его в дело, но он не решался. Он был тщеславен и слаб.
Я поднял голову и посмотрел ему в лицо, когда-то очень красивое, а сейчас опухшее от выпивки и искаженное гримасой злобы и разочарования. На висках была отчетливо видна седина.
– Печальный день, мой принц, – согласился я.
Он оценивал меня, оценивал расстояние между мной и своим мечом, оценивал, какова вероятность, что ему удастся сбежать после нанесения удара. Оглядевшись по сторонам, он подсчитал, сколько вокруг королевских телохранителей. Их было всего двое. Он мог бы напасть на меня, а его сторонники занялись бы этими двумя, он мог бы напасть и убежать, однако он колебался. Один из его людей подъехал к нему поближе. Он был в шлеме с нащечными пластинами, так что я разглядел только глаза. На заброшенном за спину щите была нарисована голова быка с окровавленными рогами. Его лошадь забила копытом, и он хлопнул ее по шее. Я заметил раны на боках животного в том месте, где всадник вонзал шпоры. Человек наклонился к Этельволду и еле слышно заговорил, но его перебил Стипа: он просто взял и встал. Стипа был огромным, устрашающе высоким и широкоплечим, и ему как командиру королевской гвардии разрешалось появляться во дворце с мечом. Он взялся за рукоятку своего меча, и Этельволд тут же стал засовывать свой меч в ножны.
– Я боялся, – поспешно стал оправдываться он, – что от влажного воздуха лезвие заржавело. Теперь я вижу, что зря волновался.
– А ты смазываешь его бараньим жиром? – поинтересовался я.
– Наверное, слуга смазывает, – рассеянно произнес он.
Этельволд полностью убрал меч в ножны. Человек с бычьей головой на щите пристально смотрел на меня из-под налобника своего шлема.
– Ты вернешься на похороны? – спросил я.
– И на коронацию тоже, – многозначительно сказал он, – но пока у меня есть дела в Твеокснаме. – Он недобро улыбнулся. – Мое поместье там не так велико, как твое в Фагранфорде, лорд Утред, но достаточно большое, поэтому даже в эти печальные дни я не могу лишить его своего внимания. – Этельволд подтянул повод и пришпорил жеребца так, что тот рванул с места в карьер. Его люди последовали за ним.
– У кого на щите голова быка? – спросил я у Стипы.
– У Сигебрихта Сентского, – ответил он, глядя им вслед. – У молодого богатенького дурака.
– Они его сторонники? Или Этельволда?
– У Этельволда свои люди, – сказал Стипа. – У него хватает на это денег. Он владеет отцовскими поместьями в Твеокснаме и Уимбурнане, и доходы от них делают его очень состоятельным.
– Он должен быть мертв.
– Это семейное дело, – сказал Стипа, – оно не имеет отношения к тебе или ко мне.
– Именно мы с тобой будем совершать убийства для семьи, – напомнил я.
– Я слишком стар для этого, – буркнул Стипа.
– Сколько тебе?
– Даже не представляю, – ответил он. – Сорок?
Он проводил меня через калитку в дворцовой стене к старой церкви Альфреда, которая стояла рядом с новой. Новая высокая колокольня, окруженная лесами, как паутиной, еще не была достроена. Люди толпились у дверей старой церкви. Они молчали, просто стояли с потерянным видом. Когда мы со Стипой подошли, они расступились, кто-то поклонился. Сегодня дверь охраняли шесть человек из отряда Стипы, они раздвинули копья, когда увидели нас.
Мы зашли в церковь, и Стипа перекрестился. Внутри было холодно. Роспись на каменных стенах представляла собой сцены из христианского Евангелия, алтарь сиял золотом, серебром и хрусталем. Мечта любого датчанина, подумал я, здесь хватит богатств, чтобы купить целый флот и снарядить целую армию.
