Альберто Васкес-Фигероа - Икар
— Он и есть один.
— Их два, — настаивал собеседник. — Их разделяет Каньон Дьявола, который отсюда не виден.
— Вы уверены?
— Конечно! А в чем дело?
— Просто я не стал его облетать, потому что мне всегда казалось, что он великоват для горы МакКрэкена. Но раз вы уверяете, что их два, это меняет дело.
— Ну, так их два. Это абсолютно точно.
Едва приземлившись, Джимми поспешил к Мэри, чтобы поделиться с ней новостью, и при этом выглядел таким возбужденным, как мальчишка, который только что узнал, откуда берутся дети.
— Ты понимаешь? — то и дело повторял он. — Ты понимаешь? Это два тепуя, и они находятся почти в той точке, которую указал мне МакКрэкен. В трехстах километрах южнее Ориноко и в пятидесяти западнее Карони.
— И как же ты до сих пор этого не понял?
— Потому что они почти все время покрыты облаками, и, хотя я несколько раз пролетал над ними, я ни разу не видел каньона, о котором говорит отец Ороско. Наверное, он очень узкий, но если и правда существует, любая из двух частей может оказаться горой, на которую мы сели. Когда я увижу их вблизи, я пойму — по размеру, — какая их них мне нужна.
— Не горячись! — умоляла его жена. — Пожалуйста! Единственное, о чем я тебя прошу, хорошенько все осмотри, прежде чем решишь сесть на его вершину.
— Даю слово! Не сяду, пока не буду уверен. Если мне повезет и выдастся ясный день, я даже смогу узнать камень, на котором мы сидели, любуясь окрестностями. Если я один раз там приземлился, значит, сумею сделать это вновь.
— Этот самолет больше, — заметила Мэри. — И тяжелее. Я уверена, что тебе удастся сесть, но совсем не уверена, что потом тебе удастся взлететь.
— У этого мотор мощнее. И планирует он лучше.
— Все равно я боюсь. Честно говоря, я с каждым днем боюсь все больше, — призналась Мэри Эйнджел. — Я летала с тобой над Скалистыми горами, над льдами Канады и даже над большей частью Анд, однако ни одно из этих мест, хотя они намного более бесплодные и дикие, не вызывало у меня такого страха, как этот злополучный Гвианский щит. Почему?
— Я пришел к выводу, что это объясняется очень простым атмосферным явлением: в сезон дождей, с полудня, когда земля начинает нагреваться, вода испаряется, конденсируясь где-то на высоте чуть больше тысячи метров. Поэтому все кажется окутанным чем-то вроде завесы тайны, и это пугает, потому что это все равно что летать вслепую.
— А в сухой сезон?
— А тут сама жара вызывает дрожание воздуха, и в результате происходит то же, что в пустыне: никогда нельзя сказать наверняка, видишь ли ты что-то наяву или это мираж.
— Так у нас вся жизнь и пройдет, потому что здесь существует лишь два сезона — дождливый или засушливый.
— Я много об этом думал, — согласился ее муж. — И решил, что, если мы и дальше ничего не добьемся, придется организовать промежуточный лагерь. Устроим взлетную площадку ближе к району поисков, утрамбуем, чтобы ее не развезло во время дождей. Тогда можно будет вылетать на рассвете, летать пару часов утром и возвращаться, до того как зной станет нестерпимым.
— Но ведь устройство лагеря и доставка рабочих, которые сделают площадку и утрамбуют, потребует затрат.
— Знаю.
— И откуда ты собираешься взять деньги?
— Не знаю.
— Хорошенькое дело! Ты предложи мне такое решение, которое нам по силам, а не утопию.
— Мы можем продать акции.
— Акции? — изумилась жена. — Что за акции? Акции чего?
— Добывающей Компании Джимми Эйнджела, например, или Акционерного общества «Месторождение МакКрэкена». Я уверен, что имя МакКрэкена послужит отличной рекламой. Здесь все знают, что за алмазы ему заплатили полмиллиона долларов.
Мэри Эйнджел, которая начала готовить ужин в крохотной кухоньке, отделенной от гостиной-столовой-террасы широкой стойкой, остановилась и устремила взгляд на своего мужа-мечтателя, отрицательно качая головой.
— Добывающая Компания Джимми Эйнджела! — с явной иронией воскликнула она. — И ты думаешь, что найдутся желающие присоединиться к человеку, который не собирается раскрывать свои секреты? Ведь, как я себе представляю, ты и слова не скажешь о том, что это за гора, в случае, если ее найдешь, и где находится месторождение, когда вы достигнете вершины.
— Естественно!
— Ты думаешь, что людям не придет в голову, что, как только золото и алмазы окажутся у тебя в руках, ты тут же взмоешь в воздух и навсегда исчезнешь из виду?
— Но ведь я же честный человек! — возразил Король Неба, и в тоне его звучало убеждение, что этот факт не подлежит сомнению.
— Я-то в этом уверена, только мое мнение мало что значит, потому что я в тебя влюблена и состою с тобой в браке. — Мэри поставила перед ним дымящуюся тарелку и ласково взъерошила ему волосы. — Но поскольку ты не можешь жениться больше чем на одной женщине зараз, у тебя не может быть больше одного компаньона, который бы безоговорочно тебе доверял. Остальные имеют полное право сомневаться, потому что, как известно, все люди честны до тех пор, пока не представляется возможность смухлевать.
— Дик Карри мне доверял.
Ответа он не получил, а выразительный взгляд жены ясно говорил, что доверие, которое испытывал к нему компаньон, и довело последнего до разорения и смерти.
— Однажды удача повернется ко мне лицом… — проговорил летчик наконец. — Эта гора здесь, и она битком набита золотом и алмазами. И мне об этом известно не понаслышке, а потому, что я видел это воочию. Думаешь, я стал бы портить нам жизнь, как делаю это сейчас, если бы не был абсолютно уверен в том, что я видел?
— Нет. Не думаю, дорогой… — спокойно ответила она. — Я и не думаю, что ты портишь нам жизнь. Я никогда не жаловалась. Мы хотели это сделать, мы это и делаем. Я предпочитаю жить здесь, зная, что ты занимаешься тем, к чему у тебя лежит душа, а не в особняке в Техасе, зная, что ты перевозишь нитроглицерин. Мне же известно, что ты его ненавидишь.
— Дело не в том, что я его ненавижу, — признался Король Неба. — Он держит меня в страхе.
Мэри со своей тарелкой села напротив него и, прежде чем приступить к еде, спросила:
— Почему ты никогда мне об этом не говорил? Это так плохо?
— Плохо? — удивился ее муж. — Плохо взлетать, зная, что сидишь на нитроглицерине, который при малейшей оплошности разнесет тебя в клочья? Это не плохо, дорогая, это все равно что спуститься в ад, пока еще дышишь. Нитро — как живое существо, которое спит, и стоит ему проснуться, оно тебя проглотит. Нитро — жуткое чудовище, неотступный кошмар, особенно после того, как на твоих глазах самолет разорвало на куски, и среди них не было ни одного размером больше этой тарелки.