Альберто Васкес-Фигероа - Икар
— Надеюсь, ты сумеешь выполнить свою клятву.
— Я тоже надеюсь.
Ночью они предались любви с большим жаром, чем когда-либо, словно это открытие — как близко она была к тому, чтобы потерять мужчину, которого любила, — разбудило в Мэри Эйнджел уже забытую жажду обладания, и на следующее утро она настояла на том, чтобы муж взял ее с собой осматривать Ауянтепуй и его брата-близнеца Парантепуй.
К несчастью, когда они облетели озеро Канайма и начали подниматься по уже известному маршруту — по реке Каррао, — они увидели, как плотные тучи заволакивают темные горы. Поэтому пришлось ограничиться облетом Оленьего холма, Курунтепуя и Куравайнатепуя, которые все еще оставались открытыми, просто для того, чтобы еще раз убедиться в том, что ни один из них не может быть Священной горой, которую они уже так давно ищут.
— Завтра я вылечу за час до рассвета, — объявил Джимми Эйнджел, вновь ступив на землю. — Буду сверяться по компасу и окажусь над этой долбаной горой, когда начнет светать. Какое сегодня число?
— Двадцать четвертое марта.
— Завтра — двадцать пятое… Хорошее число. Ты родилась двадцать пятого, а ты — лучшее, что у меня было в жизни.
— А я-то думала, что ты совсем не суеверен, — заметила жена, беря его за руку, и они не спеша направились к дому.
— Не был суеверен, это точно, но сейчас вот подумал, что пора начинать.
— Я полечу с тобой!
— Нет!
— Но…
— Я сказал «нет»! Если будет ясная погода, я приземлюсь на вершину, а с тобой я не рискну это сделать… — Она хотела что-то сказать, но Эйнджел остановил ее, подняв руку: — Пожалуйста!..
* * *В четыре часа утра двадцать пятого марта тысяча девятьсот тридцать пятого года Джимми Эйнджел начал разогревать мотор «Де Хэвиленда», разбудив этим чуть ли не половину жителей Сьюдад-Боливара, чем вызвал их недовольство.
Затем летчик позавтракал в компании Мэри, поцеловал ее, взобрался в кабину и подождал, когда жена отойдет на противоположный конец взлетной полосы. Там она начала размахивать большим фонарем.
Несколько огней справа, затем ничего, затем фонарь, качающийся из стороны в сторону, а дальше — беспросветная тьма над водами реки.
Глубокая Ориноко ждала его.
Король Неба с силой вобрал в себя воздух, прищелкнул языком и замурлыкал себе под нос:
Если б Аделита ушла к другому,Я б ее преследовал везде…В небесах — на боевом аэроплане,Ну а в море — на военном корабле.
Если б Аделита стала мне женою,Дала согласие она моею стать…
Он рванулся вперед по взлетной дорожке, не сводя взгляда с качающегося фонаря, и в нужный момент — ни секундой раньше и ни секундой позже (об этой его точности ходили легенды) — позволил колесам оторваться от земли, а «Тайге Мозу» — «Тигровому мотыльку» — вспорхнуть в воздух.
Он описал широкий круг, выходящий за пределы темных вод, пронесся над головой Мэри, которая, высоко подняв фонарь, помахала на прощание рукой, пролетел над редкими городскими огнями, которые в этот час еще горели, и растворился в ночи.
Теперь перед ним была лишь одна непроглядная тьма, и он взял курс на юго-юго-восток, навстречу дню. Что-то ему подсказывало, что это будет самый великий день в его жизни.
Он никогда не любил летать ночью, однако, строго говоря, сейчас была уже не ночь. Для него полет был «рассветным», и он знал, что не пройдет и часа, как слева появится солнце и зальет чудесным чистым светом один из самых чарующих и волшебных уголков планеты.
На память ему пришли слова Дика Карри:
«Тебе следовало бы знать о звездах столько же, сколько знают полинезийцы. Тогда ты никогда не заблудишься там, наверху».
«И какой мне сейчас был бы от этого прок? — мысленно рассуждал он, словно продолжая разговор с другом. — На сотни миль вокруг нет ни одного освещенного аэродрома, а ведь, по сути дела, важно знать не свое местонахождение, а где можно приземлиться».
Ясно, что под ним сейчас разверзлась черная бездна, которая исчезнет лишь с восходом, поэтому оставалось только надеяться, что самолет вдруг не выкинет какой-нибудь фортель.
Мотор урчал, как довольный кот, тахометр стоял на самой верхней точке, магнитная стрелка все время указывала на юг и лишь всего на несколько градусов восточнее, высотомер показывал, что он набирает высоту почти без усилий.
Последнее техническое достижение — искусственный горизонт — позволял удерживать горизонтальное положение, и Эйнджел вспомнил, как несколько лет назад, в героические времена, даже самому опытному летчику в темноте и в тумане удавалось удерживать самолет в таком положении не больше восьми минут, из-за отсутствия ориентира.
Изобретательный Ролан Гаррос приспособил для этого медаль, привесив ее к приборной доске на манер маятника. А некоторые немецкие пилоты, по слухам, пользовались плотницким нивелиром.
Вот из этих самых нивелиров шесть лет назад некий Элмер Сперри,[55] оставивший по себе благодарную память, и позаимствовал идею замечательных искусственных горизонтов, которые позволяют летать в условиях плохой видимости.
Зная, что до тепуев еще лететь и лететь, Король Неба чувствовал себя спокойным и поэтому решил выпить горячего кофе, благо Мэри приготовила ему термос.
Неплохо все-таки летать ночью!
Совсем неплохо!
Просторная кабина и мягкое кресло, современные инструменты и небо, усыпанное близкими звездами.
За двадцать лет положение намного изменилось в лучшую сторону.
Намного!
Однако какой ценой?
Несколько минут он вспоминал товарищей, которые разбились за все это время. Список был длинным: слишком высокую цену пришлось заплатить кровью.
Слишком много крови, боли и покалеченных тел.
И слишком много тел, исчезнувших в мгновение ока, как тело Алекса.
Но он-то, Джимми Эйнджел, все еще здесь, в строю, все время в воздухе, преодолевает любые трудности и осваивает технические достижения.
Он невольно испытал гордость.
Ему было приятно сознавать, что он был пионером такого замечательного дела. Хотелось бы еще, чтобы его имя стояло в одном ряду с именами тех, кто внес весомый вклад в развитие авиации, как незабвенный Ролан Гаррос, в честь которого недавно стали проводить знаменитый спортивный турнир.
С правого борта замаячил одинокий огонек.
Он спросил себя, кто это мог развести костер посреди пустынной гвианской равнины.
Вероятно, какой-нибудь золотоискатель, ранняя пташка, или, может, туземец, надеющийся отогнать ягуаров.
