Обманувшая смерть - Ковалев Анатолий Евгеньевич

Кашевин с тоскливым стоном растер ладонями лицо. Рыкалов не перебивал – подполковник предпочитал слушать, а не говорить.

– Женился сдуру на испанке! – продолжал Кашевин с выражением крайнего изумления. – Так-то она ничего, моя Инеса, и лицом недурна, и не злая, и деньжат я за нею взял… Да на мой вкус больно черна, и опять же родни у нее много! А ребятишек мне все чернявых рожает, хоть бы один беленький, на поглядку! Вот те, брат, и вывел породу! Теперь вот мыкаюсь: там жить нельзя и тут неохота… Там – воры, взяточники, христопродавцы, здесь – убийцы, контрабандисты, а Христа им продавать незачем, оттого что здесь его никто не купит!

Он невесело усмехнулся и в два глотка осушил кувшин с вином. Подскочивший хозяин немедленно переменил опустевший сосуд на полный.

– Так отчего же ты все-таки уехал, Андрей? – облокотившись на стол, Кашевин подпер кулаками пухлые щеки, изготовляясь слушать.

Рыкалов, к тому моменту составивший мнение о собеседнике, ответил просто и с достоинством:

– Я состоял в Союзе Благоденствия. Если бы мне не удалось бежать, я бы разделил участь моих казненных товарищей.

Отняв кулаки от щек, Кашевин медленно и осторожно поставил их на стол, как будто это были два посторонних, мешавших ему предмета.

– Теперь я понимаю… – глухо произнес он. – Это я сдуру бежал, от сраму, а ты – от петли… Ведь есть же люди в России, есть! Не все ведь такие башибузуки, как я! Ну вот что моя жизнь, как посмотришь? Дома пил, по гостям ездил, сплетни развозил, над мужиками галился… Жил как свинья, даже хуже, потому что свинью зимой на колбасу пустят, а с меня и того прибытка не будет! А в это время ты с товарищами думал, как эту подлую темную жизнь иначе устроить, свет, воздух в нее пустить… И за это вас казнили, в Сибирь ссылали! Это я очень понимаю, да! Я многого не понимаю, брат, но когда передо мной человек, а когда свинья, – разберусь! Сосед у меня был по имению, тоже в тайном обществе состоял. Под домашний арест его на долгие годы засадили! Хороший был человек, хотя гордый!

– Так как же вы говорили, что можете сыскать мне повозку на Ливермор? – перебил его Рыкалов, которому хотелось завершить опасную тему.

Но Кашевин не унимался:

– Будет тебе повозка, не бойся! Дай на живого русского человека наглядеться! В последний ведь раз, быть может! И пока все не выпьешь, не пущу никуда! Шутка ли!

Он почти насильно заставил Рыкалова опорожнить кувшин, взамен которого тут же явился новый. Подполковник заметно осоловел. Кашевин же не отставал:

– Поговори со мной, брат! Я ведь вспоминать об этом буду! Мне слова тут не с кем молвить! Расскажи ты мне, как вы все хотели устроить? В Союзе вашем?

– Ну как… – Рыкалов оттянул пальцем крахмальный воротничок, в дороге ставший похожим на мятую тряпку. – Прежде всего, ликвидировать монархию и царствующую династию. И чтобы никаких поблажек! Всех Романовых, включая женщин с детьми, расстрелять в подвале Петропавловки. Русский трон может быть свергнут только в том случае, если опустеет навсегда. Затем объявить народу о республиканском правлении и ввести конституцию…

Увлекшись и опьянев, он говорил с давно забытой страстностью, не замечая, как меняется взгляд сидевшего напротив Кашевина. Внезапно тот перегнулся через стол и прошептал, обдавая Рыкалова винными парами:

– А кто стрелять-то будет? Женщин и детей? В подвале?

– Добровольцы, – немедленно ответил Рыкалов. – Их сыщется немало!

– Хотя бы и ты? – осведомился Кашевин.

– Если бы мне выпала такая честь, мог бы и я! Свержение самодержавия…

Внезапно хлынувший ему в лицо поток кислого вина прервал вдохновенную речь. Задохнувшись, Рыкалов вскочил, отряхивая сюртук.

Кашевин также поднялся из-за стола, все еще сжимая в руке опустевший кувшин. Хозяин за стойкой округлил глаза и сложил руки в молитвенном жесте.

– Я думал, что ты герой… – тихо, тяжело проговорил Кашевин. – А ты – сволочь!

– Вы пьяны! – пролепетал ошеломленный Рыкалов.

– Врешь, я никогда не пьян! – с величием цезаря отвечал ему бывший владимирский помещик. – А ты – сволочь! Ты Россию кровью желаешь залить, вот чего ты желаешь! Идем сию минуту стреляться!

У Рыкалова кружилась голова – действительность превращалась в кошмар. Он в отчаянии бросил взгляд на трактирщика, который, отвернувшись, совершенно без всякой надобности переставлял бутылки на полках.

– Я не буду с вами стреляться, – ответил, собираясь с духом, Рыкалов. – Что за идея? Мы оба выпили, я сказал, наверное, лишнее…

– Может быть, дело пойдет так? – предположил Кашевин и немедленно закатил подполковнику такую звонкую оплеуху, что по углам пошло эхо.

Одна щека Рыкалова стала пунцовой, другая приобрела мертвенную бледность. Его зрачки сузились, а ноздри раздулись от бешенства. Кашевин дышал тяжело, как разъяренный бык.

– Я согласен стреляться, – произнес Рыкалов. – Но у меня с собой только один дорожный пистолет.

– И у меня один, – Кашевин извлек оружие из-за пояса, где носил его на мексиканский манер. – Вот что, обменяемся пистолетами. Каждый привык к своему. Пусть решает судьба!

Рыкалов молча протянул ему свой пистолет. Они обменялись оружием. Кашевин указал на дверь, Рыкалов, помедлив мгновение, прошел вперед.

– Обойдемся без секундантов, – заявил Кашевин, когда они оказались в узком переулке, примыкавшем к таверне. – Тут задний двор как раз подходящий: вокруг огорожено, от стенки до стенки – двадцать шагов. Начнем сходиться, на счет «три» стреляем.

– Послушайте… – вымолвил Рыкалов, щурясь на красное маленькое солнце, садившееся в повисший над океаном туман. – Ведь это невероятно глупо!

– Не хочешь стреляться как дворянин, пристрелю тебя здесь, на мусорной куче, как бешеную собаку, – ответил Кашевин почти скучающим тоном. Рыкалов с ужасом отметил, что противник совершенно трезв.

Они вошли на задний двор таверны и остановились у противоположных стен, побеленных известью и подрумяненных закатом. Кошка, лежавшая со своими котятами в углу, на куче старых мешков, перестала мыться и взглянула на них вопросительно. В курятнике заквохтали куры, которым померещилось, что их пришли кормить.

– Ну, с Богом! – негромко произнес Кашевин. – Давай сходиться!

…Два выстрела прозвучали почти одновременно. Хозяин таверны вздрогнул два раза подряд и замер, настороженно прислушиваясь. Через несколько минут в дверном проеме появилась могучая фигура Кашевина. – Muerto hombre en el patio[4], – заявил он, возвращаясь на свое покинутое место за столом, залитым вином. – Dar mas vino, y lo puso en mi cuenta![5]

КОНЕЦ