Мор Йокаи - Когда мы состаримся
— Нет. Она в «Белом волке» ждёт, когда того господина привезу, с которым ей нужно сперва договориться.
— Но для него ведь рано, спектакль ещё не кончился.
— Как, и про это знаете? — ещё больше вытаращился Моцли.
Я поспешил в конец длинного, узкого двора к указанной комнате. В освещённом окне вырисовывалась чья-то голова. Там стоял Лоранд, дуя на стекло, чтобы поскорей увидеть в протаявшее отверстие ту, которую поджидал.
Как он, значит, её любит! Какая трудная борьба мне предстоит!
Узнав меня, он в изумлении выбежал навстречу.
— Ты как сюда попал?
Вместо ответа я на пороге обнял его, твёрдо себе положив: что угодно, но с ним больше не расставаться.
— Зачем ты приехал? Как ты меня нашёл?
В тоне его я уловил досаду. Видеть меня здесь ему явно не нравилось.
— Мне указали, куда ты поехал.
— Кто указал? — заметно встревожился он.
— Не бойся. Человек этот не выдаст.
— Но что тебе нужно? Зачем ты поехал за мной?
— Милый Лоранд, ты вот не знаешь, а мне маменька шепнула, когда мы уезжали из дома: «Приглядывай за братом!» И бабушка, оставляя нас здесь, сказала: «За Лорандом пригляди». Они захотят убедиться в моей любви к тебе. А что мне им сказать, если спросят, где я был, когда тебе такая опасность угрожала.
Лоранд был тронут.
— Но как ты можешь мне сейчас помочь? — спросил он, привлекая меня к себе.
— Не знаю. Одно только знаю: куда ты, туда и я.
Ответ мой, должно быть, показался Лоранду слишком беззаботным, даже рассердил его своей простоватой прямотой.
— Значит, к чертям в лапы, да? Вот ещё обуза мне на шею! Сам не знаю, как спастись, а тут ещё ты. Самому неизвестно как уберечься — изволь ещё тебя оберегать!
Лоранд совсем распалился, не чая, как от меня избавиться. Но я не отступал.
— А может, и я тебя ещё оберегу.
— Ты? — смерил он меня взглядом, засовывая руки в карманы. — Меня обережёшь?
— Не тебя, так честь твою, милый брат.
— Мою честь? — оторопел Лоранд.
— Твою и свою. Ты ведь знаешь, отец только одно нам оставил: доброе имя. Это наше общее неделимое наследство, твоё, равно как моё.
— Пожалуйста, можешь один им владеть, — безучастно пожал плечами Лоранд. — Уступаю тебе целиком.
Столь равнодушное отношение к самым святым вещам меня глубоко возмутило, и я не выдержал, взорвался:
— Ну да! Потому что готов принять имя этого актёришки бродячего — и с замужней женщиной сбежать!
— Кто тебе это сказал? — вскричал брат, подступая ко мне со сжатыми кулаками.
Но в ту минуту меня трудно было испугать.
— Муж этой женщины, — холодно ответил я.
Лоранд умолк и принялся ходить взад-вперёд по тесной каморке.
— Деже! — приостановись, кинул он мне через плечо сдавленным от волнения голосом. — Ты ещё ребёнок.
— Сам знаю.
— Есть вещи, которые тебе трудно объяснить.
— И не объясняй!
— Ты, значит, с её мужем говорил?
— Да, он мне сказал про похищение.
— И поэтому ты бросился за мной?
— Именно поэтому.
— И чего ты от меня хочешь?
— Чтобы ты её бросил.
— Да ты в своём уме?
— Я-то пока в своём.
— Хочешь сказать, что я, наверно, не в своём? Что же, очень может быть. Очень даже может быть.
Он сел, подперев голову руками и уставясь на свечу, будто впрямь не совсем в себе.
— Лоранд! Милый Лоранд, — сказал я, подойдя и кладя ему голову на плечо. — Ты сердишься на меня?
— Нет. Говори же, говори. Что ты ещё слышал?
— Хочешь, оставлю тебя здесь, а сам вернусь?
— Поступай, как знаешь.
— А что маменьке сказать, если спросит?
Лоранд отвернулся устало.
— Ты написал мне утешить маменьку. Так скажи, что мне ей написать, если будет спрашивать о тебе?
— Напиши, что умер! — отрезал Лоранд вызывающе.
Вся кровь во мне вскипела.
— До сих пор отцы наши с собой кончали! — крикнул я, хватая его за руку. — Хочешь, чтобы теперь то же делали и матери? — Знаю, это было жестоко с моей стороны. Лоранд даже вздрогнул (я почувствовал по его руке) и встал, белый как мел. — Милый Лоранд, — сказал я мягче. — Милый брат! Ну разве ты можешь ради матери, бросающей ребёнка, забыть мать, которая умереть готова за своего?
Сплетя в отчаянии пальцы, Лоранд поник головой.
— Знал бы ты, как ты мне сердце надрываешь, — протянул он с такой тоской, что вовек не забыть.
— А я ведь не всё ещё сказал.
— Что можешь ты сказать? Ты счастлив, живёшь беспечно, страсти тебя ещё не раздирают. А я — пропащий человек. Ты и не представляешь, каково мне. Да и не надо.
Любит её, любит безмерно!
Мне ничего не стоило бы заставить Лоранда её возненавидеть, но жаль было разбивать ему сердце. Было другое средство закалить его волю, пробудить к жизни от этого сумбурного сна.
Ведь и у меня какие мечтания будила моя музицирующая фея! Они, правда, тотчас угасли, едва я убедился, что бегство матери не мешает ей разыгрывать пьеску на фортепиано. Это была ещё детская дюбовь, детское увлечение. Но оставалось нечто, просыпающееся в душе раньше и засыпающее позже страсти нежной. Это — самолюбие, которого и у меня было не меньше, чем у Лоранда. Его голосом и хотел я к нему воззвать.
— Лоранд! Неизвестно, уж какие чары пустила в ход эта женщина, чтобы тебя завлечь. Но зато я знаю волшебное слово, которое тебя от неё отвратит.
— Слово? О маменьке? Её именем хочешь меня остановить? Попробуй. Замучаешь только, а не разлучишь. Доведёшь до того, что застрелюсь тут же, на твоих глазах, а больше ничего не добьёшься.
— Нет, я не о нашей бедной маменьке говорю.
— О ком же?
— О Бальнокхази. Из-за него придётся тебе с ней порвать.
— Думаешь, его преследований боюсь? — пожал плечами Лоранд.
— Он и не станет тебя преследовать. Он смотрит сквозь пальцы на похождения своей жены. Ну-ну, не хмурься, не хочу выдавать женские тайны. Бальнокхази не собирается тебя преследовать, он просто подробности разгласит.
— Что ещё за подробности? — с некоторой насмешкой спросил Лоранд.
— Ну, что жена шкафы взломала, драгоценности, наличные деньги унесла, убегая с молодым человеком.
— Что ты сказал? — обернулся Лоранд как ужаленный.
— Сказал, что неверная жена, убегая с молодым человеком, которого пригрела, как сына, деньги прихватила, как воровка. Скрылась — с пособником своим!
Пошатнувшись, Лоранд ухватился за край стола.
— Довольно! Прекрати!
— Не прекращу! Я сам видел эти застеклённые шкафы с пустыми полками, где всегда фамильные драгоценности лежали. И от извозчика, который выносил её сумку, своими ушами слышал: «Тяжеленная, будто золотом набита».
