Эльвира Барякина - Белый Шанхай
4
Записная книжка «Доходы и расходы»
Я чувствую, как у меня внутри все каменеет и застывает хрупкими соляными кристаллами.
Нас с Ниной больше ничего не связывает, кроме непоправимой беды. Зачем нам встречаться? Что обсуждать? Глубину своего горя?
Нина то бьется в истерике, то ищет виноватых и смотрит на меня так, будто я и есть Катин убийца: если бы я не купил ту проклятущую коляску, Нина бы не отправила няню гулять.
— Ты ведь хотел, чтобы моей дочери не было на свете! — заявила она сегодня, а потом упала на диван и зарыдала: — Извини… просто я не могу так жить! Нет цели, нет смысла…
Я сам, разумеется, смыслом ее жизни не являюсь.
5
На похоронах Кати было неожиданно много народу — многим было любопытно взглянуть на оскандалившуюся мисс Купину.
Нина уже ничего не понимала и не воспринимала. В церкви, а потом на кладбище она стояла отдельно от всех — тонкая и хрупкая, с густой черной вуалью поверх бархатной шляпки.
— Оставьте меня в покое, — безжизненно повторяла Нина, если к ней кто-то подходил с соболезнованиями.
После похорон Клим увез ее в Дом Надежды, чтобы ей не пришлось иметь дела с «сочувствующими».
Она вошла вслед за ним в квартиру и села на табурет в кухне.
Перепуганная Ада смотрела на нее во все глаза.
— Ой, а что это у вас на груди? — спросила она, показывая на два небольших пятна, расплывающихся по траурному платью.
Нина перевела на нее затуманенный взгляд.
— Это молоко для моей дочери.
Лучше бы она плакала.
Сгустились сумерки. Ада хотела зажечь свет, но керосин в лампе кончился.
Клим поднялся:
— Я сейчас схожу в лавку.
Ему надо было что-то с собой сделать: он не мог сидеть рядом с Ниной и погибать от отчаяния.
Прихватив зонт, он вышел на улицу. Из буддийского храма на углу доносились низкие поющие голоса, перед воротами гомонили разносчики с переносными кухнями:
— А вот кому свежей каши из миндаля и семян лотоса! Горячий суп из креветок! Лапша! Рисовая лапша!
Сквозь выкрики торговцев Климу почудился плач младенца. Вот и слуховые галлюцинации начались…
— Ароматные чайные яйца! — надрывались разносчики. — Лепешки! Арбузные семечки!
Клим пошел вдоль храмовой ограды и чуть не споткнулся о комок ворочающегося тряпья, лежавшего под фонарем. Сам не зная зачем, Клим сдвинул ветошь кончиком зонта и вздрогнул от неожиданности.
Это была новорожденная китайская девочка с еще не отсохшей пуповиной. Она уже не плакала, а только судорожно дергала посиневшими ручонками.
Клим оглянулся по сторонам — мать, понятное дело, уже сбежала. Проститутки и нищенки часто выкидывали нежеланных детей на улицу — авось кто-нибудь подберет, а если нет — ну и ладно. Сколько младенец промучается? Час, два — и сразу на небо. В Шанхае ежедневно находили до сорока детских трупов — беспризорников и брошенных младенцев.
Клим расстегнул пальто и, как щенка, сунул ребенка за пазуху.
Мистика какая-то — словно добрые китайские боги сжалились над ним и переселили душу Кати в новое тело. Извини, но белой девочки у них не нашлось — это не по их ведомству.
Добежав до Дома Надежды, Клим взлетел на свой этаж и ворвался в квартиру. На кухне уже горел свет: Ада отыскала церковную свечку и прилепила ее на полку с посудой.
Клим схватил с гвоздя Адин передник, положил его на кухонный стол и бережно вынул ребенка из-за пазухи.
Нина в ужасе смотрела на лохматое большеголовое существо с глазами-щелками.
— Где ты это взял?! — ахнула она. — Отнеси ее назад!
— Уже поздно, — тяжело дыша, сказал Клим. — В Китае так: если ты спас чью-то душу, ты обязан заботиться о ней до самой смерти. Ребенка нужно покормить: у тебя груди болят от молока, и тебе самой будет легче…
— Да ты с ума сошел!
— Она умрет!
— Пусть умирает! Ты что, хочешь заменить Катю на… это?!
Ада уперла руки в бока:
— Если вы думаете, что я потерплю в квартире орущего младенца, вы глубоко заблуждаетесь. Ее надо отнести в приют к монахам — они принимают подкидышей.
— Моя будет, — упрямо сказал Клим.
— Как вы будете ее кормить? — закричала Ада. — Вы же работаете целыми днями!
Не сводя с Клима полубезумных глаз, Нина провела ладонью по груди.
— Мне действительно надо что-то делать с молоком.
У нее тряслись руки, но она все-таки принялась расстегивать пуговицы на траурном платье.
Ада взвыла от отвращения:
— Эта девчонка наверняка вшивая!
— Ты сама была вшивой, когда мы сюда приехали! — рявкнул на нее Клим. — Будь любезна, уйди отсюда!
Ада с оскорбленным видом вышла из кухни и так грохнула дверью, что огонек на свечке погас.
Нина всхлипывала в темноте.
— Ты правда хочешь взять этого ребенка? — У нее был такой голос, будто она собиралась покалечить себя, но все еще надеялась на спасение.
— Я не представляю, как мы с тобой будем, если не… — Клим запнулся и не договорил.
В темноте подвинулся табурет, ребенок тихо пискнул и зачмокал губами. Клим с облегчением выдохнул: все-таки Нина согласилась покормить девочку.
Нашарив спички, он вновь зажег свечу. Нина сидела с закрытыми глазами; из-под ее ресниц текли слезы.
— Ну вот, ты тоже о ней позаботилась… — произнес Клим, пытаясь улыбаться.
— Это оскорбительно для памяти моей дочери, — отозвалась Нина. — Ее никто не заменит.
— Я и не хочу замены! Просто нам нужен ребенок — иначе какая-то дыра в сердце…
Нина долго молчала.
— Это я виновата в гибели Кати, — произнесла она наконец. — Я тебе не говорила, но три дня назад, Уайер позвонил мне и посоветовал убраться из Шанхая. Он сказал: «Мне плевать, от кого вы прижили своего младенца. Общество считает, что его папаша — Даниэль Бернар, и я не хочу, чтобы вы позорили мою семью». Я отказалась уезжать, и тогда он велел пенять на себя.
— Ты считаешь, что это Уайер подослал к Кате убийцу? — леденея, спросил Клим.
— Автомобиль нарочно въехал на тротуар и ударил няню с коляской. Если бы в тот день я сама пошла гулять с Катей, меня бы тоже не было в живых.
Нина застегнула платье и, перехватив поудобнее девочку, поднялась.
— Пусть ребенок пока останется у меня, а то я не знаю, как быть с молоком.
Клим медленно кивнул. Он все никак не мог осознать услышанное.
6
Клим нанял таксомотор и поехал провожать Нину. В каждом встречном водителе ему мерещился подосланный убийца.
