Венеция. История от основания города до падения республики - Джон Джулиус Норвич
И тут случилась ссора между архиепископом Миланским и архиепископом Равеннским, ибо каждый из них считал себя выше другого и каждый боролся за то, чтобы занять третье место по правую руку от папы. Но папа решил положить конец их раздору и, оставив собственное возвышение, спустился по ступеням и занял место ниже их. Таким образом, третьего места не оказалось, и никто уже не мог сесть справа от него. Тем временем в третьем часу подошла барка дожа, на которой находился император с дожем и кардиналами, посланными к нему в предыдущий день. И предшествовали ему семь архиепископов и семь каноников церкви в торжественной папской процессии, направлявшейся к престолу папы. Когда он приблизился к нему, то сбросил алый плащ, который был на нем, и простерся перед папой и сначала облобызал его стопы, а затем колени. Но тут папа поднялся и, взяв голову императора в руки, обнял и поцеловал его, и посадил его по правую руку от себя, и, наконец, произнес слова: «Добро пожаловать, сын церкви». Затем он взял его за руку и повел в базилику. И звонили колокола, и пели Те Deum laudamus. Когда церемония закончилась, они вместе покинули храм. Папа сел на коня, а император держал ему стремя и затем удалился во дворец дожа. И все это произошло в воскресенье, в канун дня святого Иакова.
И в тот же самый день папа отправил императору множество золотых и серебряных кувшинов, наполненных разнообразной едой. И он также послал жирного теленка со словами: «Сей встрече нам надобно радоваться и веселиться, ибо сын мой был мертв и ныне ожил, пропадал и нашелся»[92].
Для папы Александра венецианский договор стал звездным часом его понтификата. Ему пришлось вынести восемнадцать лет схизмы и десять лет изгнания из Рима, не говоря уже о беспощадной враждебности со стороны одного из самых опасных людей, когда-либо носивших корону Западной империи. Александру уже перевалило за семьдесят – и вот наконец он был вознагражден с лихвой за все перенесенные испытания. Фридрих не только признал его законным папой, но и подтвердил все светские права папского престола в Риме, а шестилетний мирный договор, заключенный с Ломбардской лигой, стал лишь преддверием к признанию независимости отдельных ломбардских городов. Из всех побед, которые папство одерживало над императорами, это была самая знаковая – не в пример пустому торжеству, случившемуся в Каноссе ровно ста годами ранее. Все это стало возможным благодаря мудрости и терпению, с которыми Александр провел свою церковь через один из самых беспокойных периодов в ее истории.
Этот период подошел к концу, но мудрость и терпение остались при папе. Ни в день своего триумфа, ни за все время пребывания императора в Венеции Александр не выказал ни малейшего злорадства по отношению к бывшему врагу. Некоторые историки Венеции – такие как неисправимый романтик Мартино да Канале, описывавший эти события веком позже, – повторяли легенду о том, что папа якобы наступил ногой Фридриху на шею, а император чуть слышно прошептал: «Не тебе, а святому Петру», – в ответ на что Александр отрезал: «И мне, и святому Петру». Но эта история не фигурирует в источниках той эпохи и расходится с дошедшими до нас свидетельствами очевидцев. Император, судя по всему, тоже вел себя безупречно. На следующий день после великого примирения он попытался зайти еще дальше в выражениях учтивости: снова подержав стремя папы, отъезжавшего из собора, он собрался было вести лошадь Александра до самой пристани, но папа ласково остановил его. Невольно задаешься вопросом: вспомнил ли Фридрих, как двадцать два года назад, в Сутри, по дороге на коронацию в Рим, он отказал в той же услуге папе Адриану?
Венеция тоже сыграла важную роль в преодолении схизмы и тоже обрела достойную награду. То памятное лето 1177 г. существенно поправило ее финансовые дела. Император провел в городе целых восемь недель – до 18 сентября. Папа Александр задержался до середины октября, то есть в общей сложности оставался гостем города более пяти месяцев. Почти все это время в Венеции было людно, как никогда. Поток путешественников и купцов вырос в несколько раз. К тому же в город съехались самые знатные государи и прелаты Европы, и каждый пытался превзойти соперников великолепием свиты. Один из них, архиепископ Кельна, привез с собой не менее 400 секретарей, капелланов и слуг. С патриархом Аквилейским и архиепископами Майнца и Магдебурга приехало по 300 человек. Свита графа Рожера из Андрии, второго посла короля Сицилии, составляла 330 человек. На этом фоне герцог Леопольд Австрийский, обошедшийся всего 160 придворными, являл собой жалкое зрелище.
Политические выгоды тоже были налицо. Трудно представить себе, чтобы венецианцы, так долго принимавшие в гостях императора и папу одновременно, не смогли бы извлечь из этого пользу. Разумеется, им все удалось: они заключили с обоими особые договоры. Фридрих Барбаросса даровал гражданам Венеции свободный проезд, защиту и полное освобождение от императорских пошлин во всех частях империи в обмен на схожие привилегии для его подданных, простиравшиеся «до Венеции, но не далее». Это было признание господства Венеции на Адриатике. Папа Александр тоже выказал свое расположение: он даровал индульгенции большинству главных церквей города и, самое главное, разрешил многовековой спор между Градо и Аквилеей, вносивший столько ожесточения и раздоров в церковные дела Венеции. Патриарх Градо, ставший постоянным резидентом Венеции, отказался от всех притязаний на сокровища, похищенные Поппоном Аквилейским полтора века назад, взамен получив безраздельную власть над всеми поселениями Венецианской лагуны, а также над Истрией и Далмацией. Нетрудно представить, что влияние Венеции в этих городах заметно усилилось.
Согласно легенде, визит папы Александра поднял на новую символическую высоту праздник Вознесения Христова, с 1000 г. ежегодно отмечавшийся в открытом море близ Лидо. Из молитвенного обряда традиционная церемония превратилась в символическое бракосочетание с Адриатикой[93]. На северной стене Зала Большого совета во Дворце дожей, над одним из проходов, размещена картина Вичентино: папа Александр подает дожу Дзиани кольцо, которое тот вскоре бросит в волны. Как ни досадно, эта легенда не имеет под собой исторического основания, равно как и вымышленное морское сражение при Сальворе, изображенное на висящем справа от этой картины полотне Доменико, сына Тинторетто. Дарование морю золотого кольца, первоначально носившее характер умилостивительной жертвы, просто приобрело с годами матримониальный подтекст. Не исключено, что это произошло примерно в то самое время; и поскольку день Вознесения пришелся в том году на 2 июня, резонно предположить, что
