Венеция. История от основания города до падения республики - Джон Джулиус Норвич
Так или иначе, важнейшим из всех приобретений Венеции стало укрепление престижа. В то памятное лето она оказалась в центре внимания всей Европы, по существу выступив столицей христианского мира. Ее дож принимал двух глав западного мира и держался с ними если не на равных, то, по крайней мере, в качестве друга и коллеги. Именно ее избрали местом встречи и папские, и императорские переговорщики, потому что, цитируя то же «Сообщение о мире…», она «была подвластна одному лишь Богу… то был такой город, где отвага и влиятельность горожан помогали сохранить мир между сторонами, дабы не возникло никаких раздоров или расколов, будь то намеренно или случайно». Исполнить эту задачу было непросто. И все же Венеция преуспела, обретя тем самым новый статус великой столицы и мощной европейской державы.
Небольшой ромб из порфира, встроенный в мостовую прямо перед центральным порталом собора Святого Марка, согласно преданию, отмечает место, где Фридрих Барбаросса пал ниц перед папой. Из всех построек на Пьяцце и Пьяццетте только собор сохранился с того времени в прежнем виде. Однако в целом обстановка, в которой состоялась та грандиозная церемония, производила не меньшее впечатление, чем в наши дни, и в том была большая заслуга дожа Себастьяно Дзиани. Именно он приказал снести старую церковь Сан-Джиминьяно[94]; он выкупил у монахинь Сан-Заккариа сад (броло), располагавшийся между монастырем и лагуной; он засыпал старый канал Рио-Батарио, который начинался за зданием Старых прокураций, проходил перед собором, мимо колокольни и далее, к Рио-ди-Дзекка и городскому саду. Все это пространство замостили кирпичом «в елочку», и так появилась площадь, известная ныне под названием Пьяцца, или площадь Сан-Марко. Кроме того, Дзиани распорядился соединить все дома вокруг площади арками и колоннадами, так что, по всей вероятности, Пьяцца с самого начала выглядела такой, какой ее в 1496 г. изобразил Джентиле Беллини (1429–1507), и почти такой же, как сейчас, несмотря на то что вдоль северной и южной ее сторон теперь тянутся длинные ряды Прокураций[95].
Память о доже Дзиани сохранилась в облике Дворца дожей и Пьяццетты. Дзиани застал дворец в том виде, в каком его отстроили после мятежа 976 г. (когда было разрушено предыдущее здание), с некоторыми дополнениями и украшениями, добавленными в ходе ремонтных работ после пожара 1106 г. Как сообщает Сансовино, Дзиани «расширил его во все стороны», и, хотя дошедшие до нас свидетельства отрывочны, можно предположить, что архитектор следовал традиции и сделал Дворец дожей похожим на те немногочисленные византийские здания, которые еще сохранились до наших дней на Гранд-канале, например Фондако деи Турки или дворцы Фарсетти и Лоредан близ моста Риальто.
Пьяццетту между тем расчистили и расширили, как и Пьяццу. Старую стену Пьетро Трибуно снесли – возможно, в ходе подготовительных работ к приезду Барбароссы. Эта стена простояла почти триста лет, закрывая доступ с воды, за пять лет до визита императора и папы вдоль нее были уложены две из трех античных колонн, которые Витале Микьель привез из своего злополучного похода на Восток. Третью колонну он потерял – что и неудивительно с его везением: она упала за борт при разгрузке и до сих пор лежит под заносами ила где-то близ Моло. Несколько раз эти колонны пытались поднять и поставить, но все попытки заканчивались неудачей. Наконец дожу представили молодого венецианского инженера Николо Старатонио по прозвищу Бараттиери. В переводе с итальянского это прозвище намекало на склонность к шулерству и, возможно, было дано не случайно. Бараттиери предложил поднять две колонны за право поставить между ними игорные столы. Дзиани согласился. Колонны были установлены там, где стоят и по сей день; позднее одну из них увенчали львом святого Марка, вторую – изваянием святого Теодора с его крокодилообразным драконом. Игорные столы тоже поставили. Правда, Большой совет постарался отвадить любителей азартных игр, распорядившись проводить на том же месте публичные казни. Но, если мы верно судим о нравах той эпохи, такое решение повлекло за собой прямо противоположный результат. Так или иначе, Бараттиери не отказался от инженерной деятельности: несколькими годами позже его имя упоминается в связи с возведением первого понтонного моста Риальто.
Государственный деятель, дипломат и строитель, Себастьяно Дзиани – редкое дарование в области конституционных реформ. Он продолжал преобразования административного механизма, создавал новые государственные учреждения, кодифицировал и прояснял законы. Но не будем вдаваться в эти подробности: для нас важнее понять философию, лежавшую в основе всей его программы реформ и направленную на поддержку и укрепление олигархического принципа, который и без того уже оказывал решающее влияние на политическую мысль Венеции. Незадолго до ухода в отставку Дзиани созвал своих главных чиновников и среди прочего призвал их взять за правило предоставлять высшие позиции во власти самым богатым и влиятельным гражданам, «дабы, огорчившись небрежением, они не ожесточились и не прибегли к насилию». Этот совет был не таким реакционным, как может показаться на первый взгляд. Некоторые благородные венецианцы воспринимали высокие посты как обременительную ответственность, зачастую неприятную, налагающую суровые ограничения на личную свободу и куда менее выгодную, чем торговля. Между тем отказаться от гражданских обязанностей, будь то во внутренних или во внешних делах, без уважительных причин было невозможно: с 1185 г. такой отказ грозил суровым наказанием.
Всего за шесть с небольшим лет правления Себастьяно Дзиани добился многого. Но на день избрания ему было уже за семьдесят, и в 1178 г. он решил отойти от общественной жизни и, подобно многим своим предшественникам, удалиться в монастырь Сан-Джорджо-Маджоре. Там он вскоре и умер, а впоследствии его имя было запечатлено на палладианском фасаде монастыря, напротив имени Трибуно Меммо[96]. В завещании бывший дож распорядился распределять ренту с некоторых домов в районе Мерчерий между собором Святого Марка и церковью Сан-Джулиано, чтобы те обеспечивали едой государственных преступников, находившихся в заключении. Другую собственность в том же районе он передал монастырю, завещав каждый вторник подавать обед двенадцати городским нищим. Кроме того, он назначил урок смирения своей семье, предписав ежегодно в День святого Стефана (у гробницы которого должна была постоянно гореть лампада), устраивать скромную трапезу из дешевой рыбы, вина и чечевицы.
Незадолго до смерти Себастьяно Дзиани внес еще одно изменение в процедуру выборов дожа. Прежде в ней участвовало одиннадцать выборщиков, назначавшихся непосредственно Большим советом. Но теперь решили, что совет будет выдвигать из своих рядов только четверых выборщиков, а эти четверо, в свою очередь, назначать избирательный
