Сергей Голицын - Сказание о белых камнях
В начале нынешнего века догадались смывать и счищать с икон и фресок позднейшие слои красок, олифы, копоти. То, что иной раз обнаруживали под этими слоями случайные любители старины, было поразительно. Открылись подлинные чудеса искусства, сияющие светлыми и яркими красками. Так были найдены фрески и иконы великих живописцев Древней Руси — Андрея Рублева, Феофана Грека, Дионисия и многих других, чьих имен мы не знаем.
После революции Грабарь и другие ученые и художники с большим рвением продолжали дело, начатое любителями, стали ездить по старым городам в поисках неизвестных сокровищ искусств, многие века спрятанных под позднейшими слоями. Именно стараниями Грабаря была расчищена икона Владимирской богоматери, а также многие творения Рублева. И явилась перед изумленным человечеством ни с чем не сравнимая, высочайшего взлета древняя русская живопись...
Искусство иконописи пришло в XI — XII столетия из Византии сперва в Киев, из Киева во Владимир, в Новгород, в Псков, в Ростов, в другие северные города.
В Византии были выработаны определенные, очень строгие «каноны», то есть правила, как изображать Христа, Богоматерь, того или иного святого. Фигуры на иконах выглядели неподвижными, чересчур тонкими, со взором строгим, устремленным вперед. Иконописец был связан этими канонами, словно невидимыми путами. Он не мог их нарушить, не смел даже руку у святого изобразить поднятой чуть выше или чуть ниже.
Иконописцы византийские неукоснительно следовали канонам. Когда приезжали они по приглашению князей в Киев или во Владимир, то и своих русских учеников учили так же безропотно подражать раз и навсегда установленным образцам.
Но годы шли, и ученики учеников, те, у кого билась в сердцах живая кровь подлинного мастера, чувствовали, как, точно, путами, их связывали эти суровые каноны.
И тогда они пытались разорвать эти путы. Так, на полях иконы, по краям главного изображения святого появились «клейма» — маленькие, вполне жизненные картинки — сцены из «Жития» данного святого. Изображения людей на «клеймах» были все в движении, согретые светлой теплотой чувства. А угодники на самой иконе еще оставались такими же, как у греков, — изможденными, тонкими, неподвижными. И лишь в глазах угадывалась жизнь.
Глаза были всегда чересчур большие и удлиненные — то просветленные, то суровые, иногда обличающие, иногда печальные, задумчивые, несказанно кроткие.
И всегда глаза казались наполненными внутренним горением, с затаенной, хоть малой частицей скорби...
В музеях, в картинных галереях нашей страны обычно имеется отдел древнерусской живописи. Не проходите мимо равнодушно, а остановитесь у той или иной иконы и, не думая о том, какой именно святой изображен на ней, попытайтесь постичь внутреннюю красоту дивного произведения искусства, созданного мастером, чьего имени зачастую мы никогда не узнаем...
Летом 1918 года во Владимир прибыла комиссия, возглавляемая Грабарем.
Сейчас трудно себе представить то тревожное время. Голод, разруха, враги внутри страны и на ее границах. А в голодный, измученный войной и сыпным тифом город приехала группа людей, посланных наркомом просвещения Луначарским, с несомненного согласия и одобрения Ленина.
Ленин всегда с уважением и вниманием относился к памятникам прошлого, прнзывал оберегать их. В том же тревожном 1918 году по его настоянию был принят «Закон об охране памятников культуры».
Известно, что Ленин, несмотря на всю свою занятость, заботился о содержании в порядке и чистоте зданий Московского Кремля, об их ремонте. Во время боев Октябрьской революции был сшиблен снарядом верх Беклемешевской башни Кремля. Владимир Ильич потребовал его восстановить. Те, кому это дело было поручено, не торопились, считая, что у Советской Республики и без того много забот. Владимир Ильич настоял, чтобы его требование было выполнено.
И еще: при жизни Ленина ни один памятник старины разрушен не был. Такой факт следует запомнить.
Комиссия Грабаря приехала во Владимир. Начали расчищать в Дмитриевском соборе немногие уцелевшие фрески времен Всеволода Большое Гнездо. Работали все лето до глубокой осени.
В своем дневнике Грабарь писал, как во время работ один из его помощников заболел тифом, как ему на смену явились местные энтузиасты, предложив свою безвозмездную помощь.
Так один за другим появлялись на стенах из-за позднейших слоев красок лики святых.
Так была расчищена уцелевшая часть огромной композиции «Страшного суда». Строгие длиннобородые апостолы разместились под хорами вдоль западной стены храма. Они сидят на скамьях, один возле другого и словно беседуют между собой. Какие все они разные! И про каждого из них можно сказать — какой у него характер, что он думает, как относится к веренице праведников, которых ведет апостол Петр и сопровождают два трубящих ангела.
Другая фреска — «Рай». Богоматерь сидит на троне, библейские праотцы Авраам, Исаак, Иаков важно расположились под сенью причудливых цветущих растений.
И. Э. Грабарь первый высказал мысль, что расписывали собор два художника, один был талантливый грек, приглашенный Всеволодом из Византии, другой — не менее талантливый, но еще робкий, его русский ученик.
Ангелы, окруженные ветвями, написаны этим учеником как-то проще и человечнее, нет в них суровости восседающих перед ними апостолов. Святые жены одеты в русские одежды.
Северная, южная и восточная стены собора, очищенные от поздней ремесленной живописи, благодаря струящемуся из узких окон свету кажутся голубоватыми. Наверху, над столбами, соединенными арками, притаились, оскалив зубы и улыбаясь, каменные львы. Они вычурнее и словно бы злее, чем львы церкви Покрова на Нерли.
Войдешь в храм, и он кажется совсем маленьким, но многие линии, идущие снизу вверх, делают его внутри столь же величественным, стройным и прекрасным, как и снаружи.
Рассказывая о Дмитриевском соборе, я хочу помянуть добрым словом одного владимирца, чье имя неразрывно связано с этим памятником старины. К сожалению, имя этого очень скромного, благородного, чистейшей души человека упоминается лишь в немногих ученых трудах.
— Скажите, что особенно выдающегося сделал Столетов для своего родного города? — спросил я как-то работников Владимирского музея.
— Он спас Дмитриевский собор.
Мне очень хотелось повидать Александра Васильевича, но меня предупредили, что он по болезни оставил свою должность главного архитектора Владимирских реставрационных мастерских и ушел на пенсию. Я все же решился к нему пойти.
За речкой Лыбедью, на тихой, заросшей овечьей травкой улице укрылся маленький домик. Мне открыл дверь высокий худощавый пожилой человек с крупными чертами лица. Провел в комнату, усадил. По его большим измученным глазам, по его лицу землисто-желтоватого оттенка я догадался, что он был тяжело болен.
