Ахмедхан Абу-Бакар - Тайна рукописного Корана
А по комнате, скрипя сапогами, расхаживал готовый к походу Ибрахим-бей. Заложив руки за спину, он держался так, будто ничего и не произошло.
Исмаил не сразу сообразил, кто перед ним. Но поняв, что это турок, он вскочил с тахты, похлопал себя по бокам, но при нем, увы, не было ни кинжала, ни маузера, которым он так гордился…
— Застрелю подлеца! — взревел он и кинулся с голыми руками на Ибрахим-бея, но тот вмиг скрутил ему за спиной руки. От гнева у Исмаила вздулись вены на висках.
— Остуди свой рассудок, почтенный!
— Подлец! Я принял тебя, приютил, оказал почет и уважение, а ты здесь же, в моем доме…
— Ты должен благодарить меня.
— За что еще? Не за то ли, что дочь мою обесчестил?
— Не велика цена дочери, которую ты готов был выдать за этого сына дьявола, — сказал Ибрахим-бей, имея в виду Саида Хелли-Пенжи. — А меня ты должен благодарить за то, что я избавил тебя от комиссаров…
— Где они? Их поймали? — Только сейчас Исмаил вспомнил, что Хасан из Амузги и его люди знают о его, Исмаила, позоре.
— К сожалению, нет. Они успели скрыться. Хотели, кстати, и тебя прихватить…
— Да, муж мой, — вспомнила жена Исмаила, — они и верно хотели увести тебя с собой, а он… — она кивнула на турка, — подоспел со своими людьми, вот ты и дома…
— А где моя несчастная дочь? — спросил Исмаил.
— Я старалась ее успокоить, но она все плачет, там в другой комнате…
— Как же ты мог не отличить мою дочь от той стервы?! — ломая пальцы, проговорил Исмаил, и самому эти слова показались странными. — Какой позор! Какой позор!..
— Скоро рассвет, нам пора собираться… — Ибрахим-бей никак не хотел признаваться в своем мужском бессилии, в том, что дочь их, Зейнаб, цела и невредима. Какой смысл? Для горянки великое бесчестье и в том, что побывала в руках мужчины. — Скоро рассвет, пора в путь…
— Плевать я хотел на твой рассвет! — крикнул Исмаил.
— Это приказ не только генерала Хакки-паши…
— Плевал я и на вашего генерала и на…
— Это приказ Горского правительства.
— На всех я плевал. Мое правительство — это я. Понял? Эй, жена! — обратился он к покорной подруге жизни. — Позови-ка сюда муллу и командира моего, племянника!..
Женщина вышла.
— Это еще зачем? — удивился Ибрахим-бей.
— Не хочу встречать рассвет опозоренным, сейчас же женишься на моей дочери!
— Ты в своем уме? Бой на носу, неизвестно еще, останемся мы живы или нет…
— Тем более!
— Но у меня есть жена, и дети есть.
— Ничего, не беда! Будет две жены!
— Но я не хочу жениться на твоей дочери!
— Ты не хочешь смыть оскорбление, что нанес мне?
— Не хочу.
— В таком случае я вызываю тебя на бой! Ты мой первый враг, личный враг! У меня двести человек, у тебя и восьмидесяти нет, и мы посмотрим, кто кого…
— Ты сошел с ума! — Ибрахим-бей был похож сейчас на того бычка, которого вели кастрировать, — бычок думал, его резать собираются, и когда люди повалили несчастного наземь и стали возиться не там, где следовало, бычок, говорят, возопил человеческим голосом: «Что вы делаете, шея у меня в другом месте!»
— Напротив, я очень даже поумнел! — Исмаил повернулся к двери, услыхав, что вошел его племянник Сулейман, бывший царский офицер. — Сын мой, случилась беда! Этот негодяй, этот турок обесчестил твою сестру и теперь отказывается на ней жениться… Я объявляю ему бой, подними всех людей, я хочу быть честным! — И он сверкнул глазами на Ибрахим-бея: — Прикажи и ты своим, чтобы были готовы…
Ибрахим-бей стал молить Сулеймана ничего не предпринимать, но тот был полон решимости. Его с первых же дней бесило присутствие наглого турка.
Явился в сопровождении жены Исмаила и старик дибир — духовный судья. Входя в дом, он спросил:
— Чем я могу служить тебе, Исмаил, в такой поздний час?
— Этот «кунак»… — зло бросил Исмаил, — явился к нам и хочет жить по своему аршину. А у нас свои обычаи, и он должен им подчиниться!..
Исмаил объяснил служителю мечети, почему его побеспокоили.
— Тревожные настали дни… — хмуро проговорил дибир, почесывая голову под чалмой, — у всех теперь свои аршины.
Ибрахим-бей не знал, как же ему поступить в этих более чем странных обстоятельствах. Размышляй не размышляй, а другого выхода нет, придется соглашаться, иначе, он знал, не сносить ему головы. Исмаил как раненый зверь, в нем сейчас бушует поток оскорбленных чувств, и в слепом гневе он готов на все.
— Хорошо, я согласен жениться! — заявил наконец Ибрахим-бей.
— Позови и своего свидетеля! — властно приказал Исмаил.
Сейчас он почувствовал себя, как полководец, выигравший тяжелый бой. В душе он даже считал, что это, пожалуй, честь иметь такого зятя. Как-никак турецкий офицер. К тому же еще неизвестно, чем вся эта свара закончится. Если дело повернется к худшему, смекнул толстосум, — не такой уж у него куцый ум, как думают многие, — то он, чего доброго, подастся в Турцию, под крылышко к родственнику. Ну, а если этому зятю не суждено будет остаться в живых, и то не беда. У него ведь есть родичи, они приютят. Исмаил вмиг все обдумал.
Ибрахим-бей вызвал своего доверенного человека — это был лекарь его сотни. Прежде чем приступить к шариатскому обряду, Исмаил повелел жене привести и дочь. Все притихли в ожидании свершения обряда. Тишину эту вдруг прорезал отчаянный крик жены Исмаила. Все выбежали. Дверь в ту комнату, где находилась несчастная Зейнаб, была открыта. Мать рвала на себе волосы, царапала лицо, а дочь… висела в петле, переброшенной через балку в потолке, — не вынесла бедная девушка позора. Ибрахим-бей в душе поблагодарил покойницу за то, что избавила его от насильственной женитьбы.
А в это время рассвет рождал новый день, ждать больше не имело смысла, и Ибрахим-бей, выразив Исмаилу свое сочувствие, добавил:
— Мне пора, человек я военный и обязан подчиниться приказу.
— Ты убил мою дочь и сейчас хочешь устраниться? — рассвирепел Исмаил. — И это называется единоверец! Да ты хуже любого гяура!
— Ну хватит. Я должен выступить со своими людьми! — Ибрахим-бей направился к лестнице.
— Объяви всем, — приказал Исмаил своему племяннику Сулейману, — чтобы ни единого турка не выпустили отсюда. Да пусть еще и разоружат их!
— Будет исполнено! — с горячностью отозвался бывший царский офицер.
— А этого мерзавца арестовать! — добавил Исмаил. — Голова у него не с того конца подрублена, надо подправить дело!
Ибрахим-бей и его лекарь, не оглядываясь, ускорили шаг. Они спешили присоединиться к своим аскерам, которые уже свернули палатки, навьючили лошадей и ждали распоряжений.
