Мятежники Звёздного острова - Дмитрий Овсянников
— Что теперь? — спросил Педро. — Когда раскроется — нас казнят?
Королевская Правда не жалует разбойников. Она велит казнить их через повешение, а от перекладины совсем недалеко до царства мертвых — всего каких-то несколько футов, пока не натянется под тяжестью тела мыльная веревка.
— Я так не думаю, — ответил Диего, в прошлом книгочей и знаток Правды. — Идальго положено приговаривать к смерти лишь за преступления против короны — а на его величество мы не покушались. Значит, смерти не подлежим. Хоть какой-то прок от нашего дворянства.
— А рыцарского звания нас теперь лишат, — закончил за него Роберто.
Раньше мне доводилось видеть Казнь чести, когда у знатного человека, приговоренного к наказанию, отнимали рыцарское достоинство. На площади столицы возвели эшафот, и двое сыновей сеньора, виновные в убийстве, взошли на него в полном рыцарском облачении. Слуги короля поставили осужденных на колени и один за другим сорвали с них знаки отличия, всякий раз спрашивая, узнаёт ли король этих людей. И король, восседая на троне, всякий раз отвечал «Нет, я не узнаю этих людей». В конце щиты с фамильным гербом перевернули вверх ногами и подняли на шестах так, чтобы притихшая толпа могла видеть их.
Хор грянул поминальную песнь о двух умерших рыцарях, и под его звуки бывшие кабальеро понуро сошли с эшафота и растворились в толпе.
Я мысленно содрогнулся, вспомнив позорную казнь. И, полагаю, не я один.
— Лишат, как пить дать, — кивнул Диего. — И сошлют с Острова.
В комнате повисло тяжелое молчание. Нарушил его Хосе — слуга дона Рикардо. Десятник нанял его в лучшие времена и уже давным-давно не мог платить, но Хосе крепко привязался к своему господину, из слуги сделавшись другом. Он повсюду сопровождал дона Рикардо. Повеса и гуляка, он был, однако, далеко не глупым и весьма надежным человеком.
— Нам, господа, горевать не приходится, — сказал Хосе. — Мы теперь можем спокойно отправиться на Материк.
— И что там?
— Мавры. И жизнь там — не чета здешней. Постоянные стычки и сражения со всеми подряд — а что еще нужно рыцарю? Нас охотно примут в войска Дальних земель его величества, там лишних людей не бывает. И грабить там никто не запретит — право победителя на военную добычу неоспоримо.
— Это не твоего ума дело, мужлан! — вспыхнул Роберто. — Нас лишат рыцарской чести — ты что, не понял?
— Выбирай слова, сударь! — выпрямился Хосе. — Я не ношу рыцарских шпор, но мечом опоясан! Мой род не уступит твоему ни в древности, ни в заслугах! И за оскорбление я готов взыскать на поединке!
— Замолчите оба, — сердито оборвал завязавшуюся ссору дон Рикардо. — И послушайте, что скажу вам я.
Десятник встал, зачерпнул вина и залпом осушил кружку.
— Если кого-то из вас тревожит поругание его высокородной спеси, — устало заговорил он, — так мы его уже перенесли и переносим поныне. Сколько лет рыцари нищенствуют на королевской службе — столько терпят унижение. Избави бог задуматься об этом! Начав однажды, впредь не уймешься. А Хосе прав — мы перестанем быть рыцарями, но останемся воинами. А воины на Материке нужны королю.
За окном забрезжило серое утро. Беда минувшей ночи уходила в прошлое, беда грядущего дня еще не пришла. Все были утомлены, но уснуть не смог бы никто, кроме не ходившего с нами Хосе. Прежде чем завалиться на лавку, он сказал мне:
— Право, сеньор, не понимаю, как вы до сих пор сами не собрались на Материк! Здесь таким, как мы с вами, делать нечего. Верно говорят люди, что, когда нет удачи, несчастье помогает!
Глава 1 Идальго пашет землю
На Острове немного найдется населенных мест, откуда бы не было видно море. Оно столь же обычно для островитян, как земля под ногами и небо над головой. Море живет бок о бок с людьми от рождения до могилы, шумит за окнами, зовет к причалам, ласково шепчет летними ночами, негодует во время зимних бурь. Даже если подняться на склоны гор, что вздымаются вдали от побережья, и оглядеться вокруг, синева где-то у горизонта напомнит, что величественная земля Исла-де-Эстрелла[1] лежит среди пространства еще более величественного. Островитяне мнят себя хозяевами морей — но в то же время не забывают, насколько мал среди Великого моря их собственный дом.
Там же, где моря не видно, — в долинах Южного удела, в тени хребта Сьерра-де-Эстатуа — о бескрайнем море напоминает разве что налетающий временами соленый ветер.
Где море — там всегда кипит жизнь, редкая бухта не населена, малая часть побережья не бугрится крышами хотя бы рыбацких домиков. Но Южный удел стоит особняком. В нем нет выхода к морю. Его холмы вблизи побережья становятся круче, над ними поднимаются проросшие из недр каменные столпы. Чем ближе к берегу, тем чаще столпы — это уже не разрозненные утесы, а исполинская щетина. Над морем она сходится в сплошную стену, чтобы оборваться вниз отвесными скалами, за которыми дальше кромки прибоя море пенит несметное множество больших и малых рифов — некогда морское дно не отставало от суши, вытягивая наверх острые каменные пальцы. Приблизиться к берегу в таких местах — верная погибель для всякого судна.
Поэтому жители Южного удела не прославились своими моряками и за сотни лет не построили ни одной пристани. Они нашли себя в другом — исстари в Южном уделе процветало земледелие и виноградарство (впрочем, вино в каждом из уделов Исла-де-Эстрелла свое — и в любом из мест непременно лучшее на Острове). Каменные пальцы земной тверди охватывают людские владения лишь по краям, а между ними, внутри очерченных камнями пределов, поля и луга раскинулись на многие мили. В старые добрые времена земля Южного удела могла кормить хлебом две трети Острова.
Впрочем, это дела минувшие. Уже лет пятнадцать Южный удел приходил в запустение — с тех пор как в цене выросли мечи и латы да паруса боевых кораблей, о ценности возделанной земли подзабыли. Для нужд королевских войн поднялись налоги, труд землепашцев, и без того нелегкий, потерял смысл. Множество крестьян и мастеровых снялись с места и ушли в города других уделов — освоить ремесло, отыскать занятие получше, пополнить ряды победоносного королевского войска.
Южный удел затих. Брошенные поля зарастали колючим кустарником, нередко попадались опустевшие подворья и целые оставленные деревни.
Глушь отторгает людей — и глушь привлекает их, разница лишь в том, чего люди ищут. Уйти из Южного удела спешили все, кто желал
