Футляр для музыканта - Михель Гавен
– Не знаю. – Раух пожал плечами. – Ты же сама сказала – война. Мало ли кто ее убил? Ограбили. Сейчас много беженцев, люди бегут с территорий, которые могут быть захвачены Советами. Конечно, с Мюллером связываться опасно. На это без особой нужды не рискнет и сам Борман. Но весь вопрос в том, что за нужда.
«Действительно, если речь идет о безбедном существовании партии после войны – что такое по сравнению с этим жизнь какой-то миловидной журналистки из министерства пропаганды? – подумала Маренн. – Ну, возлюбленная Мюллера. В конце концов, и Мюллер не всесилен. Если у них, конечно, есть аргументы, которые способны остановить его расследование. Но тогда эти аргументы способны остановить любое расследование, – она вздохнула. – И дела нашего музыканта плохи. Да и не только его, похоже».
Машина проехала по Вильгельмштрассе и свернула на Лейпцигштрассе, направляясь к Галльской набережной.
– Ну что, никто нас не сопровождает? – Маренн повернулась на сиденье, чтобы посмотреть назад. – Мы им неинтересны?
– Я думаю, они следят за нами, – ответил Раух серьезно. – Но пока им нет смысла открывать себя. Они знают, что материалы у Эльзы. Она находится дома. Скорее всего, они появятся, когда мы поедем обратно. Ведь им нужны не мы, и не Эльза, а те самые материалы, которые ей передал Мюллер. Когда мы повезем этот компромат в Шарите, я уверен, мы их увидим. Они наверняка постараются помешать нам.
– Но они могут похитить материалы из дома Эльзы, пока мы едем. – Маренн вдруг испугалась. – Она ведь там одна.
– Они знают, что дом охраняется гестапо. Во всяком случае, квартира Эльзы, – ответил Раух спокойно. – Нет, идти на открытый конфликт с Мюллером они явно не хотят, да и вообще слишком заметно светиться. Их бы устроила случайная авария, например. Поэтому нам надо быть очень осторожными.
– Ты звонил Отто насчет этой школы в Оберсдорфе? – спросила Маренн и снова настороженно обернулась назад. – Он обещал навести справки?
– Да, я сообщил ему о машине и передал приметы нападавшего, – подтвердил Раух. – Он обещал выяснить. Но думаю, что Мюллер справится с этой задачей быстрее.
Машина проехала по Лейпцигштрассе. На тротуарах было пустынно. Магазины были уже закрыты, кое-где еще работали пивные. Дома возвышались темными, мрачными громадами. Нигде ни огонька – на окнах затемнение. Встречных машин было мало – проехал пожарный расчет, возвращавшийся с тушения, за ним – сопровождавшая его полицейская машина. Сзади – и вовсе пустынно. Только автобус пересек улицу, свернув в проулок. Перед самым выездом на Галльскую набережную по тротуару прошел патруль.
– Кажется, все спокойно, – предположила Маренн.
«Мерседес» подъехал к перекрестку, сделал поворот налево и вдруг… сзади раздался вой двигателя – в ночной тишине он звучал особенно надрывно. Из подворотни углового дома выскочил желтый «опель».
– Это он! – крикнула Маренн, взглянув в боковое окно.
– Я вижу!
Быстро набрав скорость, «опель» обогнул их машину и ехал слева, явно прижимая «мерседес» к тротуару. Было видно, что водитель в салоне один, место рядом с ним – пустое, но стекло опущено.
– Пригнись! – крикнул ей Раух.
Он резко затормозил и развернул машину на тротуаре, подставив ее «опелю» пуленепробиваемым лобовым стеклом. Снова послышался скрежет тормозов. «Опель» тоже сбросил скорость, развернулся, в открытом боковом окне мелькнуло несколько ярких огоньков – две пули стукнулись о лобовое стекло и тут же отскочили.
– Выходи из машины! Спрячься за ней, – скомандовал Раух Маренн. Тут же распахнув дверцу и прикрываясь ею как щитом, он направил пистолет в сторону «опеля». Один за другим раздались несколько выстрелов. Пули попали в переднее колесо. Машина накренилась, ее развернуло, в этот момент, похоже, водитель нажал газ, так как «опель» вдруг с ускорением влетел на противоположный тротуар, его стукнуло боком о поребрик, и он застыл, ткнувшись смятым носом в толстый ствол одной из лип, которыми была обсажена набережная. Машина дымилась. Несколько мгновений Раух и Маренн наблюдали за «опелем», ожидая, как поведет себя водитель. Но он не появлялся. Тогда, сделав знак Маренн держать машину под прицелом, Раух, пригибаясь и прячась за деревьями, приблизился к машине, осторожно заглянул внутрь и, опустив пистолет, крикнул Маренн.
– Он без сознания, должно быть, сильно ударился головой о ствол!
Затем наклонился и повернул ключ зажигания, выключая машину.
– Загорится еще. Это нам совсем не надо.
Маренн подбежала к «опелю». В блеклом свете фар «мерседеса», стоявшего на противоположной стороне улицы, она увидела, что желтая дверца «опеля» распахнута, водитель полувисит, зацепившись за кресло краем кожаного пальто. Левая рука его упирается в дверцу – видимо, он распахнул ее, чтобы на ходу выскочить из машины, правая рука лежала локтем на руле, пистолет «вальтер», который он держал в этой руке, валялся у ноги под сиденьем. Раух тут же наклонился и поднял пистолет. Затем, подхватив раненого под руки, усадил его на сиденье. Голова незнакомца откинулась назад, кожаный картуз слетел с головы, открывая коротко остриженные светлые волосы. С левой стороны на широком открытом лбу, прорезанном двумя глубокими вертикальными морщинами, была заметна кровоточащая ссадина. Мужчина был повыше среднего роста, возрастом около тридцати лет. Маренн обратила внимание, что кожа на щеках и на лбу различается – в средней и нижней части лица она была красноватая. Маренн сразу определила, что это места, еще не восстановившиеся полностью после ожогов. От левой щеки к виску – глубокий и также еще красноватый шрам. Видимо, незнакомец не так давно покинул госпиталь. На лацкане черного кожаного пальто – серебряный значок дивизии «Мертвая голова». Как она и догадалась, он служил танкистом.
– Здесь еще парабеллум и документы.
Раух обыскал раненого.
– Офицер, – раскрыв книжечку с имперским орлом, наклонился к свету и прочитал: – Манфред Рильке. Гауптштурмфюрер СС. Школа «Викинг» в Оберсдорфе. Как мы и предполагали.
– Он служил в дивизии «Мертвая голова», – Маренн наклонилась к раненому, осматривая его. – Там же, где и мой Штефан. Возможно, что и вместе с ним. Сердечный ритм есть, – она приложила руку к шее, проверяя пульс. Затем, приподняв веко раненого, проверила зрачок.
– Реакция на свет тоже есть. Его надо отправить в госпиталь. Возможно, сотрясение мозга. С какого года он работает в школе? – спросила она Рауха. – В документах это должно быть написано.
– Больше двух лет, – неожиданно ответил Раух.
– Странно. – Маренн взглянула на него недоуменно. – Он явно получил ожоги, но они плохо восстанавливаются. Такое бывает при употреблении наркотиков. Да, так и есть.
Отдернув рукав кожаного пальто, она увидела характерную синюшность на запястье – она напоминала синяк.
– Теперь понятно, что его заставляет работать на фон Херфа, – заключила она грустно. – В госпиталях иногда неопытные врачи перебарщивают с применением наркотика при обезболивании. И тогда – беда. Похоже, это именно такой случай.
– Он скоро придет в себя, – заметил Раух. – Я побуду здесь. А ты поднимись к Эльзе и позвони Фелькерзаму, – он указал на дом напротив. – Его надо доставить к нам на Беркаерштрассе, пока его не перехватило гестапо.
– Да, от Мюллера его уже не выцарапаешь, – согласилась Маренн. «К тому же, – подумала она, – если за всей операцией в самом деле стоит Борман, он легко через Кальтенбруннера может дать приказ умертвить свидетеля в тюрьме. И Мюллер исполнит – куда он денется?»
Оставив Рауха у разбитого «опеля», Маренн быстро пересекла улицу. Завернув
