Псевдоним «Эльза» - Виктория Борисовна Дьякова
«Я же предупреждала её, – размышляла Катя. – Действовать в соответствии с инструкцией, вот как сказано – так и делать, ни шагу в сторону, никакой самодеятельности. Но инструкция – закон для профессионала, а Дарья Александровна – это дилетант, разведчик на час, она могла решить для себя, что дело сделано, информацию она передала, а дальше всё не так серьёзно. И угодила в ловушку. Надо было приставить к ней сопровождающего, или хоть кого-то, кто следил бы за ней, но в такое время, когда дан приказ практически всех сотрудников, кроме глубоко законспирированных, вывезти из страны, это практически невозможно».
Конечно, бывшая княгиня Ливен – случайный человек, это сразу поймут и финны, и немцы, как только они её допросят. Никакой существенной информации они с неё не получат, кроме того, что её навестила бывшая ученица из Петербурга и попросила прогуляться по улице перед советским посольством с красным шарфом в руке. Но это всё уже сделано, здесь уже ничего не исправишь. Их агент мёртв. В иное время можно было быть спокойным – Дарью Александровну отпустят. Но в условиях начинающейся войны, а по сведениям Коллонтай, до неё осталось не более двух часов, пожилую женщину легко могут сделать козлом отпущения. В первую очередь немцы, конечно же, чтобы смягчить свой провал. Гибель ценного агента они так просто не спустят, но на ком выместить зло – Ярцев и его сотрудники уехали. И тут под руку попалась несчастная Дарья Александровна. Мысль о том, что она послала наивную, не очень здоровую женщину фактически на смерть, угнетала Катю. Надо было что-то срочно предпринять. Но что?
– Вы просили достать лекарство, Екатерина Алексеевна. – Оторвавшись от бумаг, Коллонтай взглянула на неё поверх очков. – Я дала распоряжение секретарю. Утром доставят.
– Благодарю, Александра Михайловна, это очень кстати, – Катя кивнула. – У меня осталась последняя упаковка. А дозу постоянно приходится увеличивать.
– Лаврентий Павлович консультировался со мной насчёт того, чтобы через нейтралов, то есть через нас, устроить вам консультацию у немцев. У них сейчас лучшая хирургия. Я сейчас зондирую этот вопрос. Возможно, попытаться вытащить эту пулю здесь в Стокгольме, тайно, не афишируя, но чтобы сделал немецкий хирург. Лаврентий очень озабочен этим. У нас с немцами пакт. Мы оплатим.
– Это значительно облегчило бы мне жизнь, – призналась Екатерина Алексеевна. – Могу ли я связаться с Москвой? – спросила она. – Я хочу взять санкцию на возвращение в Финляндию, – сообщила она.
– Связаться с Москвой – пожалуйста, вас проводят в переговорную комнату. Но возвращение в Хельсинки, это, по крайней мере, неразумно, – Коллонтай пожала плечами. – Наши войска уже практически пересекли границу. Вот текст сообщения, которое будет опубликовано утром, – посол показала ей бумагу. – «Ввиду новых вооруженных провокаций со стороны финской военщины, войска Ленинградского военного округа 30 ноября перешли границу Финляндии на Карельском перешейке и в ряде других районов». Война фактически началась. Ваше возвращение – неоправданный риск, учитывая вашу значимость, Екатерина Алексеевна. Я сомневаюсь, что Лаврентий Павлович даст санкцию, – заключила она веско. – В конце концов, что финны сделают с этой вашей протеже? – Коллонтай пожала плечами. – Она дилетантка, они это сразу поймут. Я уверена, они её отпустят. Когда наши армии продвинутся в глубь Финляндии, им станет не до какой-то бывшей княгини, – уверенно продолжала она. – В конце концов, борьба требует жертв.
– Да, от вас, и от меня, от бойцов партии, – ответила Катя негромко. – Но от Дарьи Александровны мы не имеем права требовать, чтобы она отдала за нас свою жизнь. Она не член партии, она эмигрантка, совершенно посторонний человек.
– Но она патриотка?!
– Разве у Дарьи Александровны есть родина? – Катя возразила, пристально глядя на Коллонтай. – СССР ей не родина, это родина для нас с вами, а в наши с вами идеи она не верит, и мы не имеем никакого морального права требовать от неё жертвы.
– Это буржуазная мораль, нам чуждая. А в понимании коммуниста, он должен отдать жизнь по приказу партии.
– Но Дарья Александровна Ливен – не коммунист, она нам ничего не должна. Это мы ей должны компенсацию за то, что лишили её родины. Хоть морально, хоть материально – без разницы. Куда мне пройти на переговорный пункт? – спросила она, встав с кресла.
– Вас проводят.
Коллонтай нажала кнопку, вошел секретарь.
– Николай Иванович, проводите, пожалуйста, Екатерину Алексеевну в переговорную, – попросила посол и, водрузив очки на нос, снова уткнулась в бумаги. Разговор с Катей ей явно не понравился.
* * *
– У старушки случился приступ. Я только начал её допрашивать, она побелела, стала задыхаться. Я ничего не понимаю!
Как только Маренн приехала на виллу Росслинга, гауптштурмфюрер встретил её тревожным сообщением.
– У вас есть лекарства какие-то, что ли? Не хочется звать финского врача, – признался Росслинг. – Поэтому я позвонил вам.
– Конечно, есть, – подтвердила Маренн, поднимаясь по лестнице на второй этаж. – Свенсон отдал вам эту женщину? – спросила она.
– Ещё бы он не отдал, – Росслинг усмехнулся. – Да и для чего она ему? Убит-то наш агент, не их. Да у них теперь совсем другие заботы. Вы слышали сообщение по радио? – осведомился он. – Красная армия в восемь утра сегодня пересекла границу, начались бои. Всё, Сталин взялся за дело. До старушки ли сейчас Свенсону?
– А где эта женщина?
– Вот, проходите.
Росслинг распахнул перед Маренн дверь. Комната была узкая, душная. Из мебели – всего лишь стол у окна, два кресла, угловой диван. Княгиню Ливен Маренн увидела сразу. Она сидела на диване, высокая крупная женщина с седыми волосами в тёмном дорожном костюме. Судя по тому, что она тяжело дышала, а бледное лицо было покрыто испариной, женщина находилась на грани инфаркта.
– Откройте окно, здесь нечем дышать, – приказала Маренн Росслингу. – Вы вовремя позвонили, ещё немного, и боюсь, я бы уже не смогла помочь.
