Иван Дроздов - Баронесса Настя
Молодой барон молчал, не хотел отвлекать Кейду от хлынувшей на неё красоты здешних мест. Он, как тонкий психолог, хотел размягчить сердце юной особы, отравленное идеями фюрера. Украдкой оглядывая на редкость ладную фигуру, он восхищался её чисто нордической, как он думал, породой, млел от желания обладать этим чудом природы, придумывал способы её обольщения и был уверен в конечном успехе, но лёгких путей не видел. Понимал, что всего труднее будет вышибить из неё этот идиотский, цепко въевшийся во все её клетки дух нацистского фанатизма и уж совершенно неестественный, нелепый для такого прелестного существа воинственный раж.
Тополя сменились каштанами, потом справа, огибая холм, потянулась череда реденьких берёз, а за ними поплыл кустарник, из которого словно глазки весёлых зверьков выглядывали беленькие цветы.
За очередным холмом неожиданно открылось озеро — гладь воды, подёрнутая солнечно–золотой кисеёй полдневного марева. Кейда присмотрелась и только тогда увидела противоположный берег: там, сливаясь с горизонтом, голубели туполобые вершины Швабского Альба, и была тишина, и слабо дрожало марево, и было видно, как самые дальние горы таяли в небе, превращаясь то ли в облака, то ли в отражения холмистых нагромождений.
Справа от дороги выросла деревянная вышка. Но вдруг заметила Кейда, что на ней расхаживает взад–вперёд часовой с автоматом на груди, И со стороны вышки наперерез машине бегут два офицера. Автомобиль остановился. Кейда поняла: здесь какой–то Военный объект, и Ацер тут начальник, и, может быть, самый старший.
Приняв доклад и о чём–то поговорив с офицерами, барон вернулся в машину, и они поехали дальше.
Ацер негромко и с некоторой загадочностью заметил:
— Тут, в районе озера, секретный военный объект. Прошу вас нигде и никому не говорить о том, что вы увидите.
— Разумеется.
Помолчали, думая каждый о своём. Ацер, вдруг оживившись, наклонился к спутнице:
— Так, значит, вы усердно изучаете русский язык.
— Да. Я готовлюсь работать в России — в Курске, Полтаве или Харькове.
— Тогда вам нужен и украинский.
— Сомневаюсь. В будущем мы утвердим по всей России один язык — немецкий.
Ацер слегка улыбнулся, стараясь не показывать своего скепсиса, но Кейда ещё за обедом в замке поняла, что молодой барон не разделяет её страстных излияний в верности фюреру, он как бес ничему не верит и полон ядовитой иронии.
— Как далеко продвинулся ваш русский язык?
— Мой лично?
— Именно ваш язык. Много ли слов вы знаете?
— Слов не считала, но я понимаю почти всё, что они говорят и готова поболтать с ними.
— Я спросил об этом не случайно, мне нужен переводчик, — собственный, особо доверенный. Вам, как кавалеру…
Он посмотрел на орден, сверкавший бриллиантами.
— …я могу доверить…
— Хорошо, я почти согласна, но мне нужна зарплата. И — хорошая.
— Предлагаю тысячу марок в месяц.
— Э, нет! Такое жалование меня не устроит.
— Тысяча марок — не устроит? Да у нас обер–штурм–фюрер получает пятьсот!
— Обер–штурмфюрер пусть получает свои пятьсот, а у меня должна быть своя зарплата.
— Какая же? — искренне изумился Ацер.
— Десять тысяч марок.
Ацер приоткрыл рот и выпучил глаза. С минуту он ничего не мог сообразить, но потом выдохнул:
— Вы шутите.
— Нисколько.
— Послушайте: вот я — глава сверхсекретного военного объекта, без пяти минут генерал, а платят мне в пять раз меньше.
— Я не генерал и даже не майор, но меньше чем за десять тысяч служить не стану.
Говорила твёрдо, с сознанием своей правоты, хотя и сама не понимала до конца смысла своей игры.
Ещё более сложные чувства испытывал Ацер. «Чем вызваны претензии этой молоденькой и, в сущности, ничего не значащей девчонки? Не исключено, что у неё есть другие предложения, быть может, ещё более выгодные». Одна догадка сменяла другую. И одновременно властно приходило осознание невозможности уступить кому–то попавший в его руки драгоценный камень, и не десять тысяч в месяц, а все своё состояние он готов был бросить к её ногам. Страшноватая это была мысль, но именно она западала все глубже в его сознание, и он уже всерьез задумывался о том, как бы половчее расставить сети…
— Согласен, — сказал он негромко, — получайте свои десять тысяч.
— О, вы богатый человек! Где вы возьмете такую кучу денег?
— Я человек не бедный, и хотя и знаю, что русским вы владеете не очень хорошо, согласен на ваши условия.
— Но это ещё не все мои условия.
— Пожалуйста, готов выслушать.
— Жить буду, где захочу, встречаться — тоже с кем захочу. Служить готова не больше четырёх часов в сутки. Два выходных в неделю! И деньги — за год вперёд.
Кейда жёстко накручивала свои условия в надежде, что он дрогнет, откажется, но Ацер согласился.
— Деньги получите сегодня. А к работе приступите завтра.
Автомобиль, обогнув очередной холм, выкатился на поляну, на дальнем краю которой в тени пирамидальных тополей стоял светло–жёлтый, с тремя острыми крышами, четырёхэтажный дом. У входа в него была видна группа офицеров с собаками. Увидев приближающийся автомобиль, они расположились двумя рядами и в положении «смирно» ждали появления начальства.
Полковник важно вышел из машины. Офицеры стояли не шелохнувшись. Ацер кивнул им. Растворил дверцу со стороны Кейды. И когда они проходили в дом, а офицеры щелкнули каблуками, выбросив вперёд руки, Ацер и на это приветствие лишь слегка кивнул головой. И удивился тому, что и Кейда шла мимо них спокойно и не реагировала на нацистский жест. Он объяснял этот факт лишь ещё одной странностью девицы, обладавшей орденом, о котором приветствовавшие их офицеры не могли и мечтать.
В дом вели три двери. Ацер растворил среднюю и пропустил впереди себя Кейду.
Кейда отметила про себя, что всюду, где появлялся Ацер, его встречали офицеры в чёрных мундирах. Были среди них и пожилые, важные, но Ацер со всеми был холоден и даже руки никому не подавал. Было много собак, они сидели возле ног своих хозяев и спокойно наблюдали за происходящим.
Ацер провёл Кейду сквозь анфиладу коридоров и комнат, двери распахивал семенивший впереди толстый майор. Наконец они вошли в большой зал без окон, здесь Ацер подал Кейде стул и предложил сесть возле круглого, ничем не покрытого стола.
— Приведите Фёдора! — сказал Ацер офицеру.
Вскоре в сопровождении часового в зал вошёл мужчина лет сорока, в помятом шерстяном костюме, в белой рубашке с небрежно повязанным галстуком.
«Фёдор? Почему Фёдор? — думала Кейда — У него же есть фамилия»
