Крепостное право - Мария Баганова
Несчастный земледел! Подруги ты лишился,
И осмерых она оставила сирот.
Потеря велика! кто мать для них найдет?
Кто друга возвратит, с которым ты простился?
Уныние в дому, – тоска во всей семье;
Плач, крик у всех тогда по матери родимой,
Которую должны сокрыть в сырой земле,
И горьки слезы лишь над хладною могилой!..
Вскоре Фёдор снова женился. Его вторая супруга помогала ему в стихосложении, распевая его строки, чтобы помочь мужу определить ритм, ведь правил стихосложения он не знал. Она была одной из немногих односельчан, кто с уважением относился к стихотворству Слепушкина, большинство крестьян над ним насмехалось.
Но судьба улыбнулась крепостному поэту: Слепушкиным заинтересовался книгоиздатель Свиньин. Он дал ему несколько весьма дельных советов, а потом издал книгу его стихов под названием «Досуги сельского жителя». Она имела большой успех. Академия наук присудила автору золотую медаль. Слепушкина представили императору.
Стихи Слепушкина привлекли внимание многих к его судьбе. За 3 тысячи рублей Фёдора Никифоровича и его семью выкупили у помещицы.
Егор Ипатьевич Алипанов
Удачлив был и Егор Ипатьевич Алипанов (1800–1860) – автор нескольких басен и сказок и зять Слепушкина. Он был из приписных крепостных крестьян и работал на Людиновском горном заводе, а затем и на других. Хозяином его был сначала Пётр Демидов, затем Иван Мальцов – оба крупные заводчики и предприниматели. Алипанов, не получивший практически никакого образования, лишь выучившийся читать «кой-как», описывал в стихах быт рабочих и работу огромного завода, что впоследствии дало советским литературоведам основание причислить его к первым пролетарским поэтам:
Не Этна ль пламенем зияет?
Там искры с шумом вверх летят,
Клокоча лава прах снедает
И вихри звезд златых кипят.
Такой завод Людинов горной
Там дым густой свет неба тмит,
Там пламем дышит горн огромный
И млатов звук как гром гремит.
В 1830-е годы его стихи и басни несколько раз печатали на страницах «Отечественных записок», «Санкт-Петербургских ведомостей» и других журналов, а потом они даже вышли отдельной книгой, несмотря на то что с грамматикой у автора были явные проблемы.
Благодаря своим стихам Алипанов получил от Российской академии серебряную медаль с надписью «За похвальные в российской словесности упражнения», за него ходатайствовал президент академии Шишков, и промышленник Мальцов дал Алипанову вольную без выкупа. С тех пор он работал на мальцевских же заводах приказчиком, но уже как вольный человек.
Крепостные врачи
В XVIII столетии на всю Россию насчитывалось всего лишь 47 врачей. Все они проживали в крупных городах, так что сельские жители были лишены квалифицированной медицинской помощи. Конечно, помещики стали посылать своих дворовых обучаться медицине, точно так же как другим ремеслам. По большей части эти крепостные медики не отличались какими-то особенными знаниями, но всё же есть среди них несколько людей, достойных упоминания.
У помещика Елецкого уезда Александра Петровича Дубовицкого была целая больница, где весь персонал был набран из крепостных, и крепостные там могли лечиться. Хороший врач был в поместье Спасское-Лутовиново у помещиков Тургеневых – Порфирий Тимофеевич Карташов. О нем с любовью вспоминала Варвара Житова – воспитанница Варвары Петровны Тургеневой. В России он окончил фельдшерскую школу. Потом, еще совсем молодым, сопровождал Ивана Сергеевича Тургенева в его поездке в Берлин, овладел там немецким языком и слушал лекции по медицине. Кроме немецкого он знал французский язык. Вернувшись в Россию, Порфирий Тимофеевич продолжил заниматься образованием, чему барыня не только не препятствовала, а даже способствовала, выписывая для него множество книг по медицине.
И.И. Творожников. Бездорожье в Тверской губернии. Земский врач. 1880-е
Он умел изготавливать особенные успокаивающие «лавровишневые капли», которые снимали нервные припадки истеричной и самовлюбленной барыни, за это Варвара Петровна его очень ценила. Впрочем, не пасовал Порфирий Тимофеевич и перед более серьезными болезнями: когда Варенька Житова сильно простудилась и все беспокоились за ее жизнь, именно Порфирий Тимофеевич сумел ее выходить. К его помощи прибегали и соседские помещики. Даже московские врачи, приходя в дом Тургеневых, всегда советовались с Порфирием Тимофеевичем.
У него была своя комната в барском доме, и кушанья ему подавали с барского стола. В общении с ним записная самодурка Варвара Петровна была вынуждена сдерживать свой капризный нрав.
Однако, несмотря на просьбы сына и на уважение, которым пользовался Порфирий Тимофеевич в доме Тургеневых, барыня наотрез отказывалась дать ему вольную. Свободным человеком Карташов стал лишь после ее смерти. С Тургеневым он не расстался, некоторое время жил в Спасском, работая земским врачом, потом поселился в Мценске.
Герцен рассказывал историю дворового человека своего дяди по фамилии Толочанов, которого он называл «жертвой крепостного состояния». Думая обустроить в деревне больницу, помещик отправил его еще мальчиком к какому-то знакомому врачу для обучения фельдшерскому искусству. Видя способности юноши, тот доктор выпросил ему позволение ходить на лекции Медико-хирургической академии. Молодой человек выучился и даже обзавелся кое-какой практикой.
А потом, лет двадцати пяти, он влюбился в дочь офицера, скрыл от нее свое крепостное состояние и женился. Когда молодая женщина узнала, что и сама, выйдя замуж, стала крепостной, она возненавидела мужа. И хотя новый владелец эту семью «нисколько не теснил», семейная жизнь Толочанова была разрушена. Жена не смогла простить ему обмана и бежала с другим. Толочанов, должно быть, очень любил ее. После ее побега он впал в «задумчивость, близкую к помешательству», а потом отравился. Произошло это 31 декабря 1821 года.
Он вошел в кабинет к отцу Герцена и сказал, что пришел с ним проститься и сказать, что потратил господские деньги, просил не поминать его злом. Странный вид Толочанова напугал помещика, и тот спросил, что с ним.
– Ничего-с, я только принял рюмку мышьяка… – ответил крепостной.
Послали за доктором, за полицией, дали рвотное, насильно влили молока, но когда Толочанова стало тошнить, он сдерживался, бормоча:
– Сиди, сиди там, я не с тем тебя проглотил.
Потом, когда яд стал действовать сильнее, он жаловался:
– Жжет! Жжет! Огонь!
Кто-то посоветовал послать за священником, но умирающий противился, заявляя, что жизни за гробом быть не может, что он достаточно знает анатомию. «Часу в двенадцатом вечера он спросил штаб-лекаря по-немецки, который час, потом, сказавши: “Вот и Новый год, поздравляю вас”, – умер».
Схожая история произошла и с крепостным князя Кропоткина, известным как Саша-доктор. Помещик отправил способного мальчика учиться в фельдшерскую школу. Тот добился успеха и, вернувшись в родную деревню, обустроил там аптеку. Целыми днями он собирал лекарственные травы и делал целебные настойки, которыми пользовались все его односельчане и, конечно, сам помещик. А потом он полюбил девушку, которая была крепостной другого помещика, поэтому брак был невозможен. Саша-доктор застрелился.
