Левиты и коэны - Игорь Борисович Штутман
Семён молча кивал головой, одновременно заканчивая третью гренку… Наконец он насытился, отодвинул от себя тарелку, сделал очередной глоток кофе, и внимательно посмотрел на Бориса:
– Ну, что там у тебя? Какую картинку ты увидел?
– Вот, смотри, – и Борис показал Семёну фотокопию документа, – Появлению кольцевой линии метро в том виде, в котором она существует, москвичи обязаны Сталину и Якову Брюсу. Здесь копия запроса Сталина на Брюсовскую зодиакальную радиально-кольцевую планировку Москвы.
– Кто такой Яков Брюс? Наш человек? – удивился Семён, – И откуда ты о нем знаешь?
– Это долгая история, – Борис наполнил кофейком чашку брата, – Помнишь в нашем доме жил Гарик Штурман?
– Чёрненький такой? C нами в одну школу ходил? Он ещё немного картавил? – Семён пил кофе и вспоминал.
– Почти правильно… Черненький, и ходил действительно в одну с нами школу, только он не картавил. Картавил его двоюродный брат, Эрик Яновский, – Борис улыбался, – Так вот, мы все вместе закончили школу и стали поступать в институты. Мы с тобой в Связь, а Гарик в Строительный. Я “установку родителей” выполнил, ты загремел в Красную Армию, а Гарик недобрал полбалла – лоханулся на устной физике, и поступил на вечернее отделение.
– Ну, и причём здесь метро? – поторопил Семён Бориса, – Ничего не понимаю.
– Ты как торопыгой был, так им и остался, – Борис покачал головой, и продолжил, – Мы с Гариком часто встречались – то пивка попьём, то вместе на футбол сходим, и однажды он рассказал мне историю… История была о Коммунистическом субботнике, но пара фраз о Якове Брюсе меня очень заинтересовали. Я пошарил в Ленинке и нашёл несколько книжек о Брюсе, колдуне и чёрнокнижнике.
– Ну, тогда давай рассказывай по порядку, только не скачи как блоха, – попросил Семён, – и начни с субботника. Давно я этого слова не слышал… Время у нас есть.
– Гарик недобрал полбалла, и как я тебе уже говорил, поступил на вечернее отделение МИСИ. A тогда было такое правило, если ты учишься на вечернем отделении, то обязательно должен работать, иначе попрут из института. Короче говоря, родители пристроили его работать в Московский театр кукол – инженером по технике безопасности. Работа, сам понимаешь, не пыльная. Ходи по театру, да рабочий народ в журнал по технике безопасности записывай, а тебе за это ещё и стольник платят…
– Рублей или баксов? – перебил Семён, – A где про метро? Не тормози – излагай скорее!
– Какие баксы в то время! Ты что, совсем сдурел? – спокойно отвечал Борис, совершенно не реагируя на торопливость брата, – слушай внимательно, и не перебивай…
42. Москва – Коммунистический субботник
(рассказ Гарика в изложении Бориса)
Было это давно – при советской власти. В Москве уже вовсю хозяйничала весна. Снег почти весь расползся, и мутноватые ручьи весело бежали по улицам. Приближался день Великого Коммунистического субботника. Славный коллектив Театра кукол не мог остаться в стороне от всенародного “Праздника труда”.
– Все как один на Коммунистический субботник, – зычно кричал наш вечно восторженный парторг, и проигнорировать это мероприятие было очень стрёмно.
Субботник решили проводить в помещении театра, благо чистить театр можно было бесконечно. Были такие места на театральных лесах, куда не ступала нога человека в течение нескольких лет. И вот трудовая суббота наступила. Под звуки гремящих маршей из уличных динамиков народ лениво подтягивался к театру.
– Ты куда пришёл? – спросил парторг, когда увидел, как я бодро поднимаюсь по лестнице в театральное фойе.
– У нас сегодня праздник – “праздник труда”, – торжественно прозвучал мой ответ партийному начальнику, – Я пришёл вложить свой посильный труд в благое дело, – и ввернул парторгу бессмертную цитату Маяковского: “Хочу видеть, как мой труд вливается в труд моей республики”.
Парторг прибалдел от этого патриотического “спича”, так как Маяковского явно не читал. Я подозревал, что он вообще ничего не читал, так как Университет Марксизма-Ленинизма, который он с трудом закончил, не был нормальным высшим образованием. Так считали у меня дома, и я был с этим полностью согласен. Hо это не мешало парторгу раздавать всем партийные поручения, которые народ с опаской исполнял. Я тоже не хотел с ним связываться и к парторгу всегда прислушивался, только иногда огрызался в стиле Владимира Владимировича Маяковского.
– Я знаю, что сегодня субботник, – уверенно ответил парторг, – Мой вопрос – почему ты так оделся?
– А в чём собственно дело? – я удивился (на мне был обычный костюм и белая рубашка с галстуком), – Мне вечером надо в институт. У меня занятия по немецкому языку.
– Как же ты будешь работать? Испачкаешься… Hадо переодеться. Я помогу, – неожиданно предложил парторг.
Всё, что исходило от парторга я воспринимал с большой опаской, но в этот раз никакой опасности не было. Я действительно явился неподготовленным к субботнику. Парторг взял меня за руку и поволок в мастерскую.
– Вот смотри, отличная спецовка, oнa тебе определённо подойдёт, – и он вытащил из шкафа какой-то серый мешок.
Насмешливо глядя на меня, парторг уверенно ero развернул и я обалдел. Там был настоящий старинный кафтан.
В одном из старых спектаклей, который уже совсем выбыл из репертуара театра, была роль ведущего – так называемого “Сказочника”. Сказочник солидно прохаживался по сцене, весело и легко комментируя спектакль, который исполняли куклы.
Кафтан Сказочника был сшит из различных кусков материи, подобранных с большим вкусом, и весь расшит золотыми узорами.
– Это мне? – удивлённо спросил я парторга.
– Тебе. Работай на здоровье. Как ты сказал? Вливайся в труд республики!
– Это сказал не я, a Маяковский, – моя скромность требовала уточнения.
– Ну конечно, конечно… Маяковский! Владимир Ильич Маяковский! Великий пролетарский поэт, – солидно произнёс парторг, чем поставил меня в затруднительное положение.
Наверно, он всё же читал Маяковского, но перепутал его с Владимиром Ильичом Лениным… хотя всё равно, это тоже прогресс – читающий парторг в Театре кукол.
Мои дальнейшие рассуждения о пользе чтения парторг прервал строгим напутствием:
– Не теряй времени. Переодевайся и за работу. Совсем театр грязью зарос! Колосники почисти.
Парторг пошёл по партийным делам, а я, забрав роскошный кафтан, пошёл переодеваться. Когда я вышел в этом кафтане к обществу и попытался влиться в дружный театральный коллектив, вся разношерстная команда, с кем мы должны наводить порядок в кулисах, прекратила работу и принялась меня с интересом разглядывать. Больше работать они уже не хотели. Если бы парторг только знал, чем закончится его доброе дело…
Народ в театре работал очень грамотный, и все дружно сообразили, что,
