Александр Прозоров - Царская сабля

– Как государь, княже? – осторожно спросил Басарга.

– При смерти, – сухо ответил хозяин дома. – Ныне уж не о том бьемся, чтобы знать московская верность ему хранила, а чтобы сыну его, Дмитрию, клятву принесла. По обычаю и по воле царской. Но змеи новгородские на себя власть утянуть норовят. Москву осадить, самим возвыситься. Полные сундуки злата, мыслю, Старицким отвалили. Всех подряд Ефросинья скупает, от родов знатных до голов стрелецких. Полными горстями рубли в кошели сыплет. За мной же, окромя верности и чести, ничего и нет. Не знаю даже ныне, что бояре из тысячи избранной предпочтут. Клятву целовальную али кошели новгородские? Не всякому дано пред соблазнами такими устоять…

В горницу вошел Лука с длинной лучиной, отправился по кругу, запаливая фитили масляных ламп. Следом явилась упитанная стряпуха, поставила на низкий столик глиняный горшок, рядом кувшин и кубок. Отерла передником ложку, молча положила рядом.

– Что же тогда будет? – спросил Басарга.

– Лишними мы тогда останемся, служивый. И ты, и я, да и Москва сама тоже. На Волхове судьбы русские решаться станут… – ответил князь, открывая крышку горшка. Оттуда пахнуло сочным грибным запахом, чуть разбавленным чесночным ароматом. Воевода повел носом, вернул крышку обратно, полез за пазуху, достал туго скрученную грамоту и протянул боярскому сыну: – Вот, держи. Царская подорожная. Завтра ямской почтой в Кириллов монастырь скачи. Братии скажешь, каждый час на счету. Пусть торопятся. Ты там не чужой, Даниил тебя знает, не усомнится. Скажешь, токмо на них ныне надежда осталась и на милость Божию. Письмо епископу я тоже отпишу. Ночью. Утром заберешь. И это… Ты вот что: пойди, броню самую крепкую у Луки потребуй. Выбирай, какую захочешь. На рассвете с холопами тебя до яма[25] московского провожу, а дальше бояться нечего, быстрее любого известия помчишься. Нет в мире такого зверя, чтобы гонца почтового обогнал. Ступай!

Басарга, склонив голову, вышел из горницы, прикрыл за собой дверь и поднес к лицу обжигающую ладонь грамоту. Подорожную, которая оказалась его пропуском из мира богатства, славы и знатности к дыбе, пытке и гибели.

Теперь боярский сын понимал, за что ему обещаны золото и поместье. Если он поскачет на Шексну, то не сможет попасть к полудню в великокняжеский дворец. Если пойдет во дворец – не сможет доставить письма братии молчальников.

Или – или.

Настало время выбирать.

Хотя прокатный стан и стоит на порядок дороже любой развязки, красть в нем практически нечего. Железные валки, чугунные станины, гидравлику прессов, в отличие от песка или щебня, ни «налево» не продать, ни на место недоложить физически невозможно. Опять же, нехватка оборудования выявится сразу, когда линия запустится. Или, точнее, не запустится. Так что после общего осмотра длительностью в пятнадцать минут женская часть комиссии погрузилась в бухгалтерию, пытаясь найти признаки «откатов» или переплаты, а Евгений Леонтьев со схемой и рулеткой отправился в цех – больше для очистки совести, нежели в надежде найти отклонения от инженерного плана.

«Мальвина» позвонила в конце второго дня, когда Леонтьев уже вернулся в свой номер, и даже через «сотовый» ощущался ее бешеный восторг:

– Я все нашла, Евгений! Все! Вы даже не представляете, что я нашла! Это переворот, это открытие! Это просто обалдеть! Тут не только дело, тут весь его архив! Письма, воспоминания, завещания! Да еще какие! Он про Муравьева пишет. Про того самого, декабриста. И не просто так, а весьма ругательно. Тут даже указания прямые имеются: «Волей проклятых смуты по британскому наущению в провинциях не попустить». Так, выходит, ваш мичман с друзьями переписку декабристов перехватывали и тем самым общего выступления военных частей по всей империи не допустили. Или вот: «Жив лишь попущением убруса святого целительного и посему три тысячи рублей Важскому монастырю отписать завещаю». А такого вообще не существует по всем каталогам! Вы представляете, Евгений? Мы с вами весь мир перевернем, всю историю! Это же… Это величайшее открытие за все последние годы! Мы такое нашли… Такое… Это…

– Я понял, – согласился Женя, хотя из всех ее радостных выкриков толком расслышал от силы половину. – Завтра приеду, все расскажете.

– Да, да! Это такое… Такое… И это я прочитала еще не все! До завтра я еще и не то раскопаю!

– Очень на это надеюсь… – Аудитор отключился и хмыкнул себе под нос: – Девочка в таком восторге, что теперь, похоже, денег за работу и вовсе не попросит.

Восторга Полины он нисколько не разделял. Декабристы, монастыри, убрусы и Муравьевы-Апостолы Евгения интересовали мало, пусть даже все эти открытия были способны перевернуть историческую науку. Он хотел найти подступы к странной школе, а как раз о ней девушка не упомянула ни разу.

Вероятно, проведя инспекцию, мичман Косливцев интернатом больше не интересовался и воспоминаний не оставил. Хотя, с другой стороны, мог и написать. Просто на фоне разоблачений, касающихся декабристов, эту деталь Поля пропустила мимо глаз. Или забыла упомянуть в разговоре, хвастаясь прочими находками.

Нужно ехать, выслушивать подробно. Тогда все и определится.

– Надеюсь, она догадалась отснять все письма на свой мобильный? – уже вслух понадеялся он. – Черт, надо было дать ей с собой фотоаппарат!

Его телефон зазвонил снова. Номер абонента в списке не значился, однако Женя ответил – и сразу узнал знакомый баритон.

– Вы сошли с ума, Евгений Иванович? – ласково спросил незнакомец. – Вас же предупреждали, чтобы вы нигде и никаким образом не разглашали служебных сведений, забыли эту тему и никак ее более не касались!

– Да, я помню, – облизнул моментально пересохшие губы аудитор. – Но я целиком и полностью соблюдаю наш уговор. Никому и ничего не разгласил, тему своей ревизии не трогаю, вопросов Кольского полуострова не касаюсь.

– Я бы дал вам прослушать ваш последний разговор, Евгений Иванович, но вы его и так должны хорошо помнить. Минуты не прошло.

– Я его отлично помню! – повысил голос Женя. – Про школу-интернат в нем не было сказано ни единого слова!

– Не держите окружающих за идиотов, Евгений Иванович, – так же спокойно ответил баритон. – Вы еще не получили пулю в голову только потому, что находитесь в Череповце, а не в Первопрестольной. Но этот казус легко исправить. Пуля в ваших мозгах станет достойной заменой дурным идеям. И хочу сказать, что для вас это будет еще оптимистичным вариантом. Если мы не найдем вас первыми, ваше состояние может оказаться еще хуже.

– Хуже пули в голове? – переспросил молодой человек.