Александр Прозоров - Соломея и Кудеяр
– Молчишь? Значит, правда?
– Откуда ты прознал о сем, княже? – вздохнул Кудеяр.
– Коли государь особо для тебя за день награду находит, каковая на край света сошлет, да специальным гонцом грамоту доставляет, тут у кого угодно любопытство взыграет! – улыбнулся юный воевода. – Я дядюшку спросил, он поведал.
– Так князь Оболенский о сем тоже знал?
– Двор государев – таковое место, где даже стены глаза и уши имеют. Дядюшка Петр Васильевич много раз предупреждал, что в одном углу там чихнешь, в другом о сем уже Великому князю докладывают. И потому даже в глухой подклети и в полном одиночестве все едино лишнего лучше не болтать. В Большом дворце никаких тайн ни у кого нет. Там не спрячешься. А Москва есть большой двор государев. Чуть позднее донесут, вот и вся разница.
– Ну да, – согласился боярский сын. – За пять лет в порубежье я о сем успел подзабыть.
– Так Соломея вправду с тобой сбегала? – слегка наклонившись к Кудеяру, перешел на шепот безусый Иван Федорович.
– Великая княгиня тоже женщина, – с силой провел ладонью по лицу боярский сын. – У нее тоже сердце есть, и она тоже любить умеет.
– И что было? – горячо спросил мальчишка.
– Василий со свитой нагнал в слободе за Неглинной, – негромко признался Кудеяр.
– И?! – истребовал подробностей князь.
– Пообещал руку и сердце, трон и звание государыни всея Руси, – повернул к нему голову боярский сын.
– А ты?
– У меня, княже, своей Руси и своего трона нет.
– Нешто отступился?! – ударил кулаком в ладонь юный воевода.
– Кто я, княже, а кто он, – напомнил Кудеяр.
– Но ведь вы друг друга любили!
– Она стала Великой княгиней.
– А любовь?
– Я помог ей возвыситься.
– Ты отступился!
– Я сделал это ради нее.
Юный князь замолчал, мелко покусывая губу, а потом выдохнул с мальчишеским максимализмом:
– Если бы я любил государыню, я бы не отступился! Ни за что и никогда!
– Ты, Иван Федорович, конечно, князь, – покачал головой Кудеяр. – Вот токмо такого лучше никому не говори. Крамола.
– Кабы любил, все едино своего бы добился! Пусть бы казнил лучше Василий, но я бы не отступил! – решительно рубанул ладонью воздух четырнадцатилетний воевода и дал шпоры коню, стремительно уносясь вперед, словно и вправду погнался за своею любовью. Мгновением спустя вся полусотня тоже перешла на галоп, нагоняя господина.
12 сентября 1511 года
Успенский собор Московского Кремля
Чувство это было пугающе знакомым – как легкое прикосновение к плечу. Соломония сглотнула, облизнула мгновенно пересохшие губы. Выдержала еще несколько мгновений – и все-таки не устояла, повернула голову. Вздрогнула, столкнувшись взглядом с зелеными глазами, торопливо отвернулась, и по телу побежал колючий холодок.
– Я люблю своего мужа, Господи, – перекрестилась Великая княгиня. – Его одного, небом сужденного, тобой данного, пред людьми венчанного. Спасибо тебе, Всемогущий, что наградил меня супругом таким достойным, великим, ненаглядным. Я люблю своего мужа, Господи, и никто, кроме Василия, не надобен мне ни в жизни, ни в помыслах!
Возможно, она молилась недостаточно тихо, поскольку государь покосился на жену, еле заметно улыбнулся.
И тут, как назло, Соломея опять не стерпела и чуть повернула голову, стрельнув взглядом в полумрак храма…
* * *В этот раз Кудеяр шел в церковь, хорошо зная, что увидит там свою единственную и неповторимую корельскую красавицу, и даже желал этого, ибо имя Великой княгини то и дело всплывало в его разговорах с юным князем, а ее облик не шел из головы воина. Боярский сын надеялся увидеть свою недоступную воочию – и смог вдосталь насладиться прекрасным обликом.
Соломея ощутила его взгляд – и трижды оглянулась. Первый раз – вроде бы с испугом, а еще дважды – со слабой смущенной улыбкой.
Большего от встречи Кудеяр не ждал, и потому желания рвать и метать, драться и искать смерти у него не возникло. Наоборот – облик любимой породил в душе ощущение теплоты, словно от лучей весеннего солнца.
– Она красива, – признал князь Овчина-Телепнев-Оболенский, задержавшись на ступенях собора так, чтобы отставший – худородный ведь, в конце свиты идет – Кудеяр оказался рядом. И явно для чужих ушей громко и отчетливо произнес: – Государыня наша, Великая княгиня, воистину прекрасна! – Мальчик получил правильное воспитание и умел следить за языком. Он понизил тон и посетовал: – Вот только стара уже, понятно. Сколько ей ныне? Двадцать пять?
– Если двадцать пять старость, то я тогда кто? Мафусаил? – ответил седобородый боярин Басарга, и княжеская свита расхохоталась.
Басарге было сильно за пятьдесят, однако он оставался крепок и в схватке иного двадцатилетнего легко одолевал.
Кудеяр предпочел промолчать. К чему привлекать к себе лишнее внимание? И без того никому не нужные слухи по Москве ползают. И потому мнение пятнадцатилетнего господина о двадцатипятилетней «старухе» осталось предметом обсуждения свиты. Князь Иван Федорович тоже отвернулся и в его сторону более не смотрел. Мальчишка был умницей и все схватывал на лету. И умение держать рогатину, и умение держать язык за зубами. Во всяком случае, о Соломее он вспоминал лишь тогда, когда они с дядькой оставались наедине.
Крамольных разговоров ни разу не слышала даже дворня.
До московских хором князь со свитой добрался всего за час – и прямо за воротами воины замерли в изумлении. По деревянным плашкам там вышагивал на длинной узде великолепный снежно-белый красавец: тонкие длинные ноги, большие глаза, коротко стриженная грива, широкая грудь и крепкий покатый круп.
– Откуда?! – только и выдохнул мальчишка. – Чей?!
– Туркестанский жеребец, княже! – со стороны бани громко похвалил коня зеленоглазый купец в расстегнутом на груди кафтане. – Но арабских кровей. В Самарканде отец его для породы куплен, пару табунов ногайских покрыл. Сие есть один из лучших скакунов, на травах черноморских выкормленных.
– Сколько хочешь?!
– Прости, княже. Не продается жеребец.
– Как, почему?! – сорвался на крик юный князь.
– Это выкуп, Иван Федорович! – подал голос краснощекий почему-то Рустам, стоящий рядом с купцом. – Отец за меня заместо серебра прислал. Как скажешь, княже, стоит он шестидесяти пяти рублей?
– Беру!
– То не мой товар, княже, – развел руками степняк, – то брата и пленителя моего, боярского сына Кудеяра!
– Он твой, князь, – не стал дожидаться вопроса Кудеяр.
– Спасибо, друже! – Мальчишка порывисто обнял дядьку и щелкнул пальцами, вытянул палец: – Седлать! Седлать немедля!
