Генри Хаггард - Клеопатра
Быстро отвернувшись от этого завораживающего зрелища, я увидел устремленные на меня зоркие проницательные глаза Хармионы. Она смотрела на меня так, словно хотела прожечь во мне взглядом дыру и увидеть мое сердце. Должно быть, какие-то мои мысли в ту минуту и вправду отразились на моем лице, и она, очевидно, сумела их прочесть, потому что прошептала мне на ухо:
– Тебе жаль ее, верно? Гармахис, ведь ты обычный мужчина, поэтому, я полагаю, тебе придется собрать все свои силы, все могущество твоих тайных знаний, чтобы они поддержали твое мужество, чтобы ты смог свершить задуманное.
Я нахмурился, но, прежде чем успел ответить, она легонько коснулась моей руки и указала на царицу. В ней что-то изменилось: руки ее сжались, а на лице, розовом ото сна, сгустилась тень страха. Дыхание ее участилось, она подняла руки, точно закрываясь от удара, потом издала сдавленный стон, села и распахнула очи. Они были темные-темные, как сама ночь, но, как только на них пал свет, они окрасились в синий цвет, как озаряется синевой предрассветное небо.
– Цезарион! – вскрикнула Клеопатра. – Где мой сын Цезарион?.. Так это был сон? Слава богам, что это было лишь во сне! Мне приснилось, что Юлий… мертвый Юлий пришел ко мне, укрытый окровавленной тогой. Он обнял своего сына и увел с собой. Потом мне приснилось, что я умерла, умерла в крови и мучениях, и кто-то, кого я не могла видеть, насмехался надо мной. Ах! Кто этот человек?
– Не бойся, госпожа! – ответила Хармиона. – Это всего лишь астролог Гармахис, которого ты приказала привести в то время, когда ты пробудишься.
– Ах, астролог… тот самый Гармахис, который победил гиганта? Теперь я вспомнила. Я рада, что он пришел. Пусть остается. Скажи, уважаемый астролог, может твое волшебное зеркальце рассказать, что означает мой сон? Какая странная вещь – сон, который обволакивает разум паутиной тьмы и вынуждает следовать своей воле. Где рождаются эти страшные видения, которые поднимаются над горизонтом нашей души, точно луна на полуденном небе? Кто наделяет эти образы силой выходить из глубин памяти и оживать? Какие силы теребят раны, сталкивая прошлое с настоящим? Быть может, они приносят нам какие-то вести? Возможно ли, что время той полусмерти, которую мы называем сном, является для них опорой и позволяет соединять оборванные нити, когда-то соединявшие судьбы? Говорю тебе, сам Цезарь стоял только что рядом со мной в том сне и сквозь тогу произносил зловещие слова предостережения, только я не могу вспомнить о чем. Ответь мне на эти вопросы, разгадай эту загадку, о египетский сфинкс[19], и я укажу тебе путь к счастью и богатству лучше, чем все твои звезды. Ты принес мне знамение, так растолкуй же его.
– Я пришел вовремя к тебе, о могущественная царица, – ответил я, – ибо я обладаю познаниями в области толкования снов. Сны, как ты верно угадала, являются дверью, через которую те, кто пребывает в царстве Осириса, могут время от времени оказываться рядом с нами. Знаки и слова, которые мы видим и слышим во сне, эхом доносят до нас то, что слышно в Царстве Истины, где они обитают, и эти знаки доступны для понимания посвященным смертным. Да, сон – это лестница, по которой к нам в различных обличьях спускаются посланники богов-охранителей. Ибо, о царица, для тех, кому известен ключ к тайне, безумие наших снов обладает куда большим смыслом и имеет намного больше определенности, чем язык мудрости и событий нашей жизни в минуты бодрствования, которая в действительности и является сном. Ты увидела великого Цезаря в окровавленной одежде, он обнял принца Цезариона и увел его с собой. Узнай же тайный смысл твоего видения. Ты действительно видела самого Цезаря, пришедшего к тебе из Аменти в собственном обличье, так что его невозможно не узнать. Обняв своего сына Цезариона, он подал знак, что ему и ему одному он передает свое величие и свою любовь. Тебе приснилось, что Цезарь увел его от тебя. Когда он его увел, это значит, что он увел его из Египта в Рим, чтобы короновать в Капитолии, сделать императором Рима и повелителем всех провинций. Об остальном ничего не могу сказать, это скрыто от меня.
Так я объяснил тогда ей это видение, хотя сердце подсказывало мне более зловещий смысл. Но не стоит пророчить дурное царям.
Тем временем Клеопатра встала и, откинув полог из тончайшего газа, защищавший ее от комаров, села на край ложа. Глаза ее были устремлены на меня, а руки теребили концы драгоценного пояса.
– Поистине, – воскликнула она, – ты мудрейший из астрологов. Ты сумел заглянуть в мое сердце и в дурном на первый взгляд знамении увидел добрый знак.
– Да, – произнесла Хармиона, стоявшая рядом со мной, потупив глаза, и в ее нежном голосе мне послышалась горечь. – Пусть недобрые слова никогда больше не оскорбят твоего слуха, и пусть дурные знамения обходят тебя стороной, а все зло пусть оборачивается для тебя благом.
Клеопатра заложила руки за голову, откинулась назад и посмотрела на меня полузакрытыми глазами.
– Покажи мне теперь что-нибудь из своей магии, египтянин, – сказала она. – На улице сейчас жарко, и я до смерти устала от этих иудейских послов и от их разговоров об Ироде и Иерусалиме. Я ненавижу этого Ирода, о чем он узнает в свое время. И сегодня я не стану принимать его послов, хоть и не прочь поговорить на иудейском. Так что ты умеешь? Знаешь какие-нибудь новые фокусы? Клянусь Сераписом, если ты колдуешь не хуже, чем пророчишь, можешь рассчитывать на место при дворе с хорошей оплатой и щедрыми подарками, если твоя возвышенная душа не гнушается подарков.
– Нет, – ответил я, – все мои фокусы стары, но мне известны такие формы магии, к которым прибегают очень редко и с большой осторожностью. Тебе, о царица, они, возможно, еще не знакомы. Ты не боишься чар?
– Я ничего не боюсь. Можешь показывать мне самое страшное. Хармиона, подойди, сядь рядом со мной. Но постой, а где остальные девушки? Ирас и Мерира? Они ведь тоже любят магию.
– Не спеши их звать, – остановил я ее. – Колдовство плохо действует, когда собирается много людей. Смотрите же! – И, не спуская с нее глаз, я бросил свой жезл на мраморный пол и прошептал заклинание. Какое-то мгновение жезл лежал неподвижно, потом, когда прозвучали магические слова, начал медленно извиваться. Затем согнулся, поднялся на один конец и стал раскачиваться из стороны в сторону. Затем он вдруг покрылся чешуей и превратился в змею, которая принялась ползать и яростно шипеть.
– И это ты называешь колдовством? – презрительно воскликнула Клеопатра, хлопнув в ладоши. – Да это старый, как мир, фокус, который может показать любой фокусник на базаре. Я такое видела уже много раз.
