Элль Ньюмарк - Книга нечестивых дел
— Не верю.
Энрико надулся, как его дрожжевая булка.
— У меня безупречные источники. К тому же все это хорошо известно. Спроси кого угодно. — Обиженный, он скрылся за огромной горой теста.
В тот вечер я доставил в столовую всего один поднос с тарелками и приборами, которых могло хватить только на троих. В то время как Венеция все круче входила в штопор жаркого неистовства, дож потягивал в кровати холодный томатный суп, и лишь три члена совета собирались пожаловать на ужин во дворец и насладиться простой едой: тем же супом, холодным цыпленком и дыней.
Я чувствовал себя обманутым.
Когда открылись двойные двери столовой, первым вошел Ландуччи. Я вспомнил ужасный рассказ Энрико и, глядя, как он вышагивает по турецкому ковру, почувствовал, что меня пробирает мороз по коже. Однако ничего ужасного в его облике не было. Наоборот, он выглядел знатным господином. Застывшее каменное лицо, тонкие губы поджаты, и тем не менее он казался красивым на собственный суровый, резкий манер. Глаза неопределенного цвета: то голубые, то зеленые, то отдающие серым. Он был высок, эффектен и двигался с аристократическим изяществом. Бледная кожа свидетельствовала о жизни баловня, редко покидающего кров. Лишь биение голубой жилки на виске напоминало, что и в его венах течет кровь.
Должно быть, он отличался тщеславием. Борода и волосы аккуратно подстрижены, модная одежда, маникюр, привычка стряхивать шелковым шарфом пылинки. Он взмахивал им, чтобы подчеркнуть значимость своих слов, а когда приближались слуги, прижимал к носу. Одежда Ландуччи была расплывчато-серых тонов, и эти приглушенные, неуловимые оттенки очень подходили к цвету его глаз.
За ним следовал синьор Кастелли, крупный, широкий в плечах мужчина. Он был серьезным и одаренным человеком. Точным движением синьор Кастелли подвинул стул, сел и кашлянул, готовый заняться делами. Третьего синьора любовно прозвали Стариной Рикарди. Он шаркал ногами, опирался на палку и тихо улыбался. Его морщинистое лицо напоминало упавшую со свечи каплю воска, но улыбка собирала вокруг глаз забавные складки. Я спросил служанку об остальных членах совета, и та ответила:
— Они дома, дурачок. Как и всегда. А синьору Ландуччи в этом году зачем-то понадобилось устроить встречу.
В прежние праздники, когда сенаторы и их жены величественно входили во дворец, они продолжали веселиться лишь в моем воображении. На самом деле высокородные господа пользовались палаццо дожа лишь для того, чтобы не проталкиваться сквозь буйную толпу на площади. Затем выходили через задние двери и спокойно следовали к себе домой по тихим улицам и переулкам. Они могли из вежливости задержаться на один бокал вина, но никогда не праздновали во дворце так, чтобы играла музыка и напудренные дамы что-то шептали из-за китайских вееров. И в тот вечер должна была состояться скучная деловая встреча за таким же скучным столом.
Я надел чистый передник, умылся, причесался, надеясь, что шумная пирушка за стенами не помешает чинному собранию во дворце. Но при виде троих мужчин, бормочущих приветствия и усаживающихся на стулья с высокими прямыми спинками, с удовольствием вспомнил уличное веселье, и меня потянуло на мостовые.
Гости были безукоризненно одеты в летние шелка: Ландуччи — в серый, двое других — в холодные оттенки драгоценных камней, голубой и цвета морской волны. Как люди с положением, все трое носили шляпы. Дородный синьор Кастелли — круглую с плоским верхом и широкими полями, словно торт на блюде. Старина Рикарди — сооружение из тонкой белой ткани, хитро обернутое вокруг головы так, что изящно ниспадающие складки защищали от солнца его морщинистую шею. Ландуччи — модную, из накрахмаленного серого шелка с маленькими краями. Но, несмотря на изысканные наряды и долетавшую с улицы музыку, настроение за столом было подавленным. Мужчины расселись далеко друг от друга, словно давая простор окутывавшей их ауре власти. Все трое носили бороды — деталь, благодаря которой некоторые выглядят мудрыми, а им они придавали только внушительность.
На первое мы подали томатный суп. Томаты, называемые также помидорами, считаются ядовитыми. Но старший повар сам вырастил их на своем огороде и знал, как сделать безвредными. Он готовил из них суп и пикантные соусы, сильно возвысившие его репутацию. Ландуччи воспитанно отхлебывал с бока круглой ложки. Старина Рикарди причмокивал и пачкал свою седую бороду. У синьора Кастелли, казалось, вовсе отсутствовал аппетит.
Неудивительно, что томатный суп навел их на разговор об отравителях. Синьор Кастелли рассказал свою любимую историю о мести. Случилось так, что он при помощи яда отправил на тот свет епископа, своего политического противника, а труп втиснул в детский гроб и выставил на обозрение в храме убитого священника. Кастелли пожевал губами, радуясь своей изобретательности, но тут же добавил:
— Но, разумеется, самую сладкую месть совершил Ландуччи. То дело с печенью мальчишки. — И рассмеялся — сначала сухо покрякивая, затем все громче, пока не запрокинул голову и не раскаркался так, что изо рта показался язык.
— Это была не месть, — резко взмахнул шарфом Ландуччи. Его шея побагровела, на виске забилась жилка. — Я восстановил справедливость.
Улыбка сразу исчезла с лица Кастелли.
— Извините, Ландуччи, я только хотел…
— Я любил своего сына! — Его лицо приобрело оттенок сливы, еще одна жила надулась на шее. — Справедливость, Кастелли. Так сильно согрешить против меня — малой ценой за это не расплатиться.
— Разумеется, — поспешил согласиться его собеседник. — Божественное правосудие. Никак не меньше.
Старина Рикарди вздохнул.
— Неужели это подходящая тема для разговора за столом?
Мужчины молчали, пока служанки подавали им холодных цыплят на прозрачных стеклянных тарелках. Овальные медальоны белого мяса располагались на свежесорванной зелени и травах словно на солнечном летнем лугу. Тонкие дольки лимона и прозрачные, как бумага, кружочки огурца придавали гарниру хрусткость и бодрящий аромат прохлады. Блюдо казалось очень уместным, поскольку настало время охладить пыл, но согнать бордовые пятна с лица Ландуччи ему не удалось.
Служанка склонилась над его плечом, чтобы наполнить бокал. Она, конечно, слышала, как он отправил двоих на тот свет, и, оказавшись так близко от убийцы, не могла сдержать дрожь. Вино переполнило бокал и пролилось на стол. От волнения она так поспешно отдернула графин, что плеснула на тарелку, грудь и колени Ландуччи. В ужасе служанка поставила графин и, испуганно бормоча извинения, схватила салфетку и попыталась стереть пятна с камзола гостя. Чтобы не упасть, другой рукой она оперлась на стол.
