Роман Николаев - Алакет из рода Быка
Придвинув камень к костру, Алакет ждал, чтобы корешки подсохли. Тем временем он прикрепил над огнем конский желудок со снегом, чтобы снег растаял и вскипел. Когда вода забурлила, Алакет мелко искрошил подсушенные корешки и бросил в кипяток вместе с кусками оленьего жира. И тут молнией блеснуло в памяти: «Да ведь я же не знаю заклинания духа трав, а когда болел Туруг, тетка не только сама совершала обряд, но еще звала шаманку… Что ж делать? — Но отчаяние оказалось сильнее сомнений. — Что ж, попробую без заклинания… Хуже, чем есть, не станет!»
Алакет наполнил чашку отваром. Необычный одурманивающий аромат защекотал ноздри. Поболтав, чтобы остудить жидкость, юноша поднес чашку к губам Мингюль. Она глотала отвар, казалось, не замечая этого. Когда чашка наполовину опустела, Мингюль заметалась со стоном на своем ложе. Алакет бережно обнял подругу, положил ее голову себе на колени, и она утихла.
Томительно потянулось время. «Без заклинания средство не поможет, — с тоской думал Алакет. — Что же мне делать?» Алакет не знал, сколько прошло времени: он задремал. Очнувшись внезапно, как от толчка, он со страхом взглянул в лицо Мингюль. Что такое? Горячечный румянец сменился матовой бледностью, но дыхание стало ровней и во всем теле чувствовалось успокоение. Алакет, не веря глазам, смотрел на спящую подругу. Вот черные глаза ее приоткрылись и ясным взором взглянули на юношу.
— Алакет, что случилось? Где мы с тобой?
Юный динлин нежно привлек к себе любимую.
Прошло несколько дней. Мингюль была еще слаба, но запас мяса подходил к концу, и Алакет решился отправиться на охоту. Скоро отдохнувший, бодрый скакун радостно нес седока вверх по тропе. Вот и оленьи следы. Юноша направил коня по пути, которым прошло стадо. Верное животное легко взяло подъем. Всадник спрыгнул с коня. Дальше он осторожно пошел пешком, держа наготове лук и стрелу и внимательно оглядываясь по сторонам. Несколько шагов — и охотник, упав на снег, неслышно пополз между кустарниками. Перед ним открылась поляна, на которой несколько оленей резкими ударами передних копыт разгребали снег, отыскивая пищу. Стадо охранял вожак с могучей грудью и раскидистыми рогами. Он стоял с гордо поднятой головой, чутко насторожив уши и шевеля ноздрями, из которых струился к вершинам деревьев белый пар. К счастью, ветер дул со стороны стада в лицо Алакету.
Охотник весь подобрался. Прищурив глаз, прицелился в одного из оленей. Свистнула стрела. Стадо насторожилось. Но раньше чем оно успело умчаться с поляны, стрела пронзила оленю сердце. Но что это? Изумленный динлин вскочил на ноги. Одновременно с его стрелой вторая стрела прошла через шею оленя. Из-за дерева вышел человек могучего телосложения в рваной одежде, с рябоватым лицом.
— Во имя духа охоты! — воскликнул неизвестный на ломаном динлинском наречии.
По обычаям динлинов, человека, присоединившегося к охотникам с таким возгласом, полагалось допустить к участию в охоте и в дележе добычи.
— Мир охотнику! — по обычаю ответил Алакет.
— Что ж, юноша, — сказал незнакомец, — приведем на поляну своих коней да разделим тушу.
— Так, отец, — кивнул Алакет. Неизвестный был, по крайней мере, вдвое старше его.
Кони были выведены на поляну, и охотники присели возле туши. Незнакомец обнажил кинжал… и… Внезапно на лице Алакета отразилось одновременно изумление и недоверие. На перекрестье кинжала юноша увидел рельефное изображение двух бычьих голов. Незнакомец же ничего не заметил, так как свой кинжал Алакет прикрепил вместо острия к копью Мингюль и оставил его в пещере, а с собой взял только каменный нож, который он смастерил в дороге из плоской гальки, подобранной на берегу горного ручья. Обив узкие стороны ее камнем, Алакет превратил их в острые режущие края. Затем вставил каменное лезвие в расщепленную короткую и толстую палку, крепко обмотал рукоять ремнем, и нож был готов.
— Послушай, — стараясь сохранить спокойствие, проговорил Алакет, — откуда у тебя этот кинжал? Добром ли он попал в твои руки?
— А что? — насторожился неизвестный.
— Отвечай мне, — настаивал Алакет.
— Должен ли я отвечать тебе?
— Должен!
— Почему?
Вместо ответа динлин распахнул халат и обнажил татуировку на груди.
— Понятно! — усмехнулся незнакомец. — Можешь поверить, юноша, что, уступив мне этот кинжал, твой сородич остался жив и не получил тяжелых телесных повреждений.
— Ты заставил Быка испытать позор! — гневно воскликнул динлин. — А позор смывается только кровью!
— Юноша! — возразил незнакомец. — Клянусь, что я не питаю вражды ни к тебе, ни к твоему роду и только обстоятельства заставили меня поступить так, как я поступил. Нам с тобой нет нужды браться за оружие, ибо не для того скрещиваются горные тропы, чтобы один человек продолжал свой путь, в то время как кости другого белели на камнях.
Лицо собеседника Алакета дышало спокойствием и суровостью, в голосе чувствовалась большая внутренняя сила, и, странное дело, Алакет, готовый схватиться за нож, нерешительно отступил назад, почувствовал вдруг невольное уважение к этому человеку. Несмотря на внешнее несходство, незнакомец чем-то удивительно напоминал юноше деда Хориана, почитаемого всеми динлинскими племенами, образ которого Алакет бережно хранил в сердце.
Однако тревога динлина не прошла.
— Но кто же ты? — спросил он незнакомца, настороженно глядя на него.
— Я сын племени, — ответил тот, — которое приняло от хуннов не меньше страданий, чем люди земли Динлин! Твои сородичи сделали меня рабом. За что? Уж не за то ли, что, сражаясь с хуннами, я проливал кровь и за освобождение твоей земли?
Незнакомец подошел к Алакету и положил руку ему на плечо.
— Сейчас у нас с тобой одна судьба, юноша. Я бежал, чтобы мстить хуннам за бедствия своего народа… Бежал и ты… Зачем? Чтобы спасти себя от гнева сородичей. Волк не покинет логова, пока собаки не начнут травить его. Отец и братья не снаряжали тебя в путь, ибо тогда твое оружие и сбруя твоего коня были бы гораздо лучше и для поездки в эти края ты дождался бы похода войск Эллея… И еще скажу, ты не бежал бы в горы с молодой женщиной, если бы не любил ее, а она не последовала бы добром за тобой, если бы тебя не любила…
Алакет был поражен.
— Ты все обо мне знаешь! — протянул он руки к незнакомцу. — Уж не дух ли ты? Не послан ли владыкою неба, чтобы покарать меня и Мингюль за нашу любовь?
Незнакомец, печально улыбнувшись, покачал головой:
— Карать за любовь? Нет. Разве ты виноват, что хунны превратили это чувство в мою беду, что я двадцать лет не видел родного очага, людей моего рода… Ведь я сказал, что я такой же беглец, как и ты. И о тебе я знаю не все. Я не знаю, почему ты встретился мне по дороге в землю кыргызов, не знаю, что ты ищешь на юге…
