Павел Комарницкий - Новый порядок
Синухет со свистом втянул в себя воздух. Пьяные скоты, помойные ублюдки… Когда успели? Не надо было давать задаток… Так ведь не согласились бы, уроды!
— Ладно. — Синухет подавил раздражение. Не хватало ещё перед делом разбираться с этими тварями. — Всё поняли?
— Чего ж не понять? — промычал Кирпич. — Мы умные!
— Тогда пошли! — Синухет отступил с дороги.
— И мы пойдём… Ух, как мы пойдём! — воодушевился Кирпич.
Когда двое друзей растворились в непроглядной темени узкой улицы, Синухет бесшумно двинулся следом. Идея проста до примитивности. Эти уроды устраивают балаган, а Синухет под шумок перелезает через высокий забор, связанный из охапок тростника. Тоже, кстати, дело вовсе непростое. Преодолеть такую ограду незаметно куда как трудно. Верх камышового забора рыхлый, рукой не ухватишься. Прорезать бесшумно тоже не удастся — во-первых, резать будешь полдекана, во-вторых, хрусту и шелесту будет на весь Буто. Да плюс собаки. Только мастер тайных дел, вроде Синухета, и может осилить такое дело.
Впереди зарычали, залаяли сторожевые псы, раздались грубые окрики. Всё, пора! Синухет размахнулся, перекинул через забор боевой топор, разбежался и, оттолкнувшись копьём, перелетел через камышовый забор, глухо ударившись о землю. Копьё осталось снаружи, но это не страшно. Топор и кинжал — вот излюбленное оружие Синухета, и мало кто мог сравниться с ним во владении этим оружием. Кстати, гораздо более удобное оружие в тесноте замкнутого пространства, нежели копьё. Очень удачно, что у этого Тутепха нет во дворе собаки.
Дикий кошачий вопль разрезал ночь, сторожевые псы за забором зашлись в истеричном бешеном лае, послышались звуки ударов и вопли:
— Это не мы! Ой! Мы не хотели! Ай! Не бе-е-ейте! Ай-ай! Это он, он хочет убить нашего любимого Тутепха! Он перелез через забор!
Синухет ринулся к дому, на ходу изрыгая самые чудовищные проклятья. Честное слово, лучше бы он связался с павианами, чем с этими ублюдками…
Дверь в хижину была заперта, но Синухета это не задержало ни на секунду. Дверь рухнула внутрь под мощным ударом, и особый агент тайной службы великого Нармера ворвался внутрь, подобно молнии. Он мог видеть едва ли не в кромешной темноте, не хуже кошки, но сейчас это не потребовалось. Пара светильников освещали помещение более чем достаточно — свитки читать можно, не то что топором махать.
Но не это было главное. Здоровенный мужчина, совершенно голый, зато с коротким рыболовным гарпуном-трезубцем стоял и спокойно ждал, как будто и не спал вовсе. Грозно блестела заершённая крупной насечкой медь трезубца.
— Ну вот и гость от самого Нармера, Сидха — промолвил он, и тут Синухет заметил женщину, прижимавшую к груди одеяло. — Крупная рыбина. Брось свой топор, и ляг-ка мордой вниз, парень. И руки за голову!
Синухет усмехнулся и неуловимым движением кисти метнул медный стилет, смазанный змеиным ядом. Должно хватить…
Тутепх сделал столь же короткое движение, и отбитый трезубцем стилет вонзился в стену. Больше никаких действий Синухет произвести не успел, даже топором замахнуться. Сзади на него с мявом прыгнула мелкая когтистая тварь, вцепившись в голую спину, а ещё спустя мгновение женщина, которую Синухет даже не принимал в расчёт, столь же стремительным кошачьим движением набросила на него одеяло. И последнее, что почувствовал тайный агент — сильнейший удар торцом гарпуна в голову.
* * *— Я виноват, мой Повелитель. Я не сделал.
Лицо Себхака выражало огорчение. Впрочем, своему лицу начальник тайной службы мог придать любое выражение, так что на этот счёт Нармер нимало не обольщался.
— Подробнее, Себхак. Почему?
— Болотники догадались приставить к своему вождю хорошую охрану. Мой агент спешил, как ты понимаешь, и попался. Готовить же операцию по устранению этого Тутепха по-новой уже нет времени. Ты волен меня наказать, мой Повелитель. Но сделать уже ничего не удастся.
Нармер вздохнул.
— Разумеется, я не буду тебя наказывать, мой Себхак. Просто я ОЧЕНЬ огорчён, поверь.
Вот теперь в глазах Себхака промелькнул настоящий страх. Нармер чуть улыбнулся одним уголком рта. «Ночная гиена» очень умён, едва ли не умнее всех остальных сановников. Его не надо пугать, ни в коем случае. Он и так хорошо знает, что может последовать за огорчением Повелителя. Он будет стараться.
— Мы выступаем через шесть дней. Готовы ли люди?
— Да, мой Повелитель. Все двенадцать тысяч, как ты хотел.
— Отлично. Их поведу я сам, не обижайся.
Себхак замялся.
— Могу я задать вопрос?
— Да, мой Себхак.
— Что ты задумал, Нармер? Поделись. Если что, моя голова будет рядом с твоей на копьях болотников.
Нармер испытующе поглядел на начальника тайной службы. Мало кому могло сойти вот такое обращение — просто «Нармер». Пожалуй, только Себхаку да собственной жене, и ещё тестю.
— Обязательно поделюсь. Когда подойдём к границе Земли Папируса. А пока отдыхай, мой Себхак. Завтра у нас с тобой будет масса работы.
* * *— … Мне неважно, можно или нельзя, Тинум. Это ДОЛЖНО быть сделано.
— Уж больно ты грозен, Тутепх — проворчал в досаде Тинум. — Прямо как Нармер…
— Чего? — поперхнулся Тутепх. Тинум смешался.
— Да это я так пошутил, не обижайся. Шутка такая, ну?
— Это плохая шутка, Тинум. Раз уж зашла о том речь… Сейчас решается судьба нашей Земли Папируса, наших детей и внуков, которые будут. И эту судьбу вы САМИ вручили мне на Совете. Так что не обижайся — мои приказы каждый должен выполнять, нравится это ему или нет.
— Но не за три же дня!
— Именно за три дня, а не за четыре или пять, Тинум. Воды Хапи спали окончательно, и нашествия можно ожидать со дня на день. Всё, иди работай!
Тинум развернулся и размашисто зашагал прочь, не сказав ни слова. Обиделся, подумал Тутепх. Но что делать? Война на пороге, а сколько ещё не сделано!
Огромный зал, двенадцать шагов в ширину и тридцать в длину, был непривычно пуст. Зал этот не имел колонн и служил обычно для собраний Великого Совета, когда зимние холодные дожди не позволяли проводить собрания на открытом воздухе. Солнечный свет попадал в зал двумя путями — через шесть узких окон-бойниц в торцевой стене за спиной Тутепха и шесть пошире, выходящих во двор здания, в стене напротив. Обширность и гулкость помещения почему-то угнетала Тутепха. Он перевёл взгляд на потолок, в который раз подивившись крепости строения. Вот ведь постарались же предки! Гладко отёсанные балки перекрытия, толщиной в туловище взрослого мужчины, лежали сплошь, тщательно пригнанные друг к другу. Балки были пропитаны смолой с примесью тонко растёртой малахитовой пудры, предохраняющей дерево от гниения и термитов. Стены были украшены росписью, изображавшей славные деяния предков, причём каждая фреска была снабжена поясняющей надписью. Деяния не отличались особым разнообразием — войны и набеги, набеги и войны, гордые надписи, сообщающие о количестве захваченного скота и количестве убитых врагов, и снова походы и войны… Маршировали рядами и колоннами загорелые воины в юбках, со щитами, сплетёнными из лозняка и обшитыми кожей, с топорами на плечах и копьями в руках, топтали поверженных врагов…
