Львиное сердце. Под стенами Акры - Пенман Шэрон
— Извинения созданы для низших, — горько промолвил Гуго. — Не для таких, как Львиное Сердце.
Следующий день армия простояла под Хайфой. Разложив пожитки на пляже, солдаты избавлялись от того, что не являлось совершенно необходимым. Возобновив во вторник, двадцать седьмого, свой марш, крестоносцы придерживались плотного строя, как требовал Ричард. Французам арьергард король больше не доверил, и с того дня им по очереди командовали тамплиеры и госпитальеры. Государь старался также поддерживать мораль среди пехотинцев, меняя их обязанности по отрядам. Один день отряд нес опасную и утомительную службу, охраняя открытый левый фланг и защищая уязвимых рыцарских коней от сарацинских стрел, на другой сопровождал обоз, прикрытый морем. Для людей гнетущий зной оказался врагом не менее страшным, чем Салах ад-Дин. Ричард делал все возможное, чтобы облегчить тяготы воинов. Шли только по утрам, в полдень разбивали лагерь. Но нахождение под палящим зноем взимало свою дань. Люди падали от тепловых ударов, некоторые умирали. Больных перевозили на корабли, мертвых хоронили на месте.
Продвижение было медленным, так как армия пользовалась старинной римской дорогой, сильно заросшей колючим кустарником и миртом. Пехотинцам приходилось подчас продираться через достигающую уровня груди живую изгородь. В течение четырех следующих за нападением на арьергард дней сарацины оставляли христиан в покое, так как пока те огибали гору Кармель, Салах ад-Дину пришлось отвести свою армию в глубь материка. Но едва крестоносцы достигли пустынного городка, называемого франками Мерль и аль-Маллаха арабами, они снова стали подвергаться ударам, и отражая один из подобных натисков, Ричард едва не угодил в плен.
Последний день августа застал армию на коротком марше от Мерля к другому разрушенному Салах ад-Дином городу, Цезарее. Этот день выдался самым тяжким из всех: жара была нестерпимой, и от лучей солнца гибло не меньше, чем от стрел турок. Когда крестоносцы смогли-таки разбить палатки не берегу Крокодильей реки, они чувствовали себя истощенными как физически, так и морально. Однако дух их подняло прибытие задержанного противными ветрами флота, доставившего провизию и подкрепления — солдат, силой или уговорами выкорчеванных из таверн и борделей Акры.
За следующее утро армия проделала всего три мили и встала лагерем на берегу реки настолько заросшей камышом, что ее прозвали Мертвой. При этом в течение почти всего перехода приходилось отражать атаки сарацин. Затем целый день крестоносцы отдыхали, заботясь о раненых и перегревшихся на солнце, и гадали, многим ли из них суждено воочию увидеть Священный город Иерусалим. Большинство из них являлись закаленными в боях воинами, но им не давало покоя гнетущее чувство, что они оказались в безжалостной чужой земле, которую никогда не назовут своим домом.
Солдаты ненавидели врага, отказывающегося сражаться честно, но налетающего как сокол на добычу и снова уносящегося вдаль. Они проклинали жару, пыль и белесое небо, боялись ядовитых змей, скорпионов и тарантулов, подкрадывающихся в темноте. Насекомых крестоносцы старались отпугнуть шумом, стуча в щиты, кастрюли и миски, но отогнать таким образом получалось только сон. Лежа с открытыми глазами, постоянно вздрагивая, воины прислушивались к ночной молитве священников: «Sanctum Sepulcrum Adjuva!» Вносящий умиротворение глас проносился по лагерю, повторяемый одновременно тысячами глоток, наверняка достаточно громкий, чтобы его услышали у самых Врат Небесных: «Пресвятая Гробница, помоги нам!» Клич повторялся три раза, напоминая им, что они оказались в этом адском месте по велению Божьему, и тот, кто сложит голову в крестовом походе, получит прощение земных грехов и гарантированный вход в рай. Как только последние звуки молитвы стихали, солдаты простирались на земле и пытались уснуть, стараясь не думать о том, что готовит завтра.
Салах ад-Дин рассчитывал вынудить франков разорвать строй, потому как тогда они становились наиболее уязвимыми. Но пока им удавалось поддерживать дисциплину, а от Яффы их уже отделяло всего тридцать четыре мили. Постоянные стычки продолжались, обе стороны несли потери. Всякого захваченного в плен крестоносца доставляли к Салах ад-Дину, допрашивали, а затем убивали. Прежде султан обычно проявлял к пленникам милость, но резня в Акре взывала к мести. Передав командование брату, Саладин лично отправился искать подходящее для битвы место, ибо решил сразиться с франками прежде, чем те достигнут безопасного убежища в Яффе.
Во вторник, 3 сентября, крестоносцев подстерегала самая большая с момента их выхода из Акры опасность. Они обнаружили, что старая римская прибрежная дорога стала непроходимой, превратилась заросшую кустами тропку, не способную пропустить пятнадцать тысяч воинов, шесть тысяч лошадей и тяжелые обозные фургоны. Впервые пришлось им оторваться от моря и последовать вдоль русла Мертвой реки до ее пересечения с сухопутным трактом, идущим параллельно побережью. Вскоре на них обрушилась разделенная на три части армия, возглавляемая самим Салах ад-Дином.
Солнце не добралось еще до зенита, но Ричард уже устал, потому как не давал себе передышки и старался поспеть везде и сразу. Со свитой из рыцарей он носился вдоль колонны, следя, чтобы та продолжала движение в строю сколь возможно более плотном — чтобы нельзя было бросить камень, не угодив в человека или коня. Арбалетчики делали все возможное, дабы держать на расстоянии смертоносных конных лучников, а когда сарацины устремлялись в наскок, Ричард с дружиной отражал удар, рассеивая врага. До следующего раза.
Вернувшись к своему штандарту, Ричард соскочил с седла и наказал сквайрам привести Фовеля, потому как испанский скакун уже покрылся пеной. Когда рядом объявился кузен Морган с фляжкой, король с благодарность принял ее и стал пить так, будто внутри находилась амброзия, а не теплая, несвежая вода. Ему хотелось плеснуть себе на голову, но снимать шлем на расстоянии полета стрелы от сарацинских лучников было опасно. Сегодня арьергард был доверен госпитальерам, и Ричард сообщил Моргану, что воины-монахи уже потеряли немало лошадей.
— Странно видеть рыцарей, идущих вместе с пехотой со своими копьями в руках. Я наблюдал, как люди рыдали над убитым конем, но не проливали ни слезинки над телом погибшего товарища.
— Граф Сент-Поль тоже лишился изрядного числа лошадей, и громогласно сетует на это, — заметил валлиец и закашлялся, вдохнув поднятую таким множеством ног пыль.
В отличие от облаченных в доспехи рыцарей, коней ничто не защищало от турецких стрел. Поместив рыцарей за щитом из арбалетчиков и копейщиков, крестоносцы рассчитывали укрыть животных, ибо те, естественно, становились первой целью любого сарацинского натиска.
— Эта земля не годится ни для человека, ни для скотины, — буркнул Морган, которого обуяла внезапно тоска по зеленым долинам и холодным тумана Уэльса. Но когда Ричард вскочил на Фовеля и собрался продолжить патрулирование, напросился ехать с ним.
До Соленой реки, где крестоносцы планировали разбить лагерь, оставалось всего две мили. Авангард уже начал ставить палатки, когда сарацины предприняли последнюю атаку на арьергард, отчаянную попытку спровоцировать госпитальеров на ответный удар. Однако, добравшись до хвоста колонны, Ричард и рыцари обнаружили, что воины маршируют в плотном строю, хотя у многих в доспехах засело столько стрел, что они стали похожими на ежей. Король остановился ровно настолько, чтобы крикнуть, обращаясь к Гарнье Наблусскому: «Молодцы!» — а затем кинулся вместе со своими рыцарями на атакующих.
Как и прежде, сарацины бежали от удара, но на этот раз возобновили натиск, едва франки повернули коней с целью присоединиться к колонне. Копье Моргана скользнуло по сарацинскому щиту, но тут словно из ниоткуда возник другой турок, размахивающий ребристой палицей. Валлиец не успел среагировать, не успел даже испугаться. Но взметнувшееся над ним оружие не опустилось. Лицо сарацина исказилось, он выкрикнул что-то на чужом языке, палица выпала у него из руки. И только когда язычник повалился с седла, Морган увидел вонзившееся между лопаток копье.
