Эжен Лабом - От триумфа до разгрома. Русская кампания 1812-го года
Позади него здание сената, рядом с которым находится храм Иван Великий, построенный на фундаменте древней башни, со своим знаменитым колоколом, который был отлит в Москве, в середине шестнадцатого века, при царе Борисе Годунове. Это удивительное произведение свидетельствует о том, что уже в те далекие времена русские достигли больших успехов в области культуры и технологии. Этот колокол достоин восхищения за покрывающие его великолепные рельефы, а кроме того, он крупнее самых знаменитых колоколов Европы.[111]
Из крепости открывается восхитительный вид. Справа и слева видны два моста через Москву-реку. За рекой возвышаются великолепные дворцы, а далее вся местность украшена множеством величественных особняков.
– Но, – прервал я московита, – скажите нам, что это за огромное здание с множеством окон со всех сторон, и которое своими гигантскими размерами, похоже, затмевает весь город?
– Это Шереметьевская больница, – ответил он, – построена славной семьей Шереметьевых. Один из ее предков был соратником Петра Великого, и все накопленные им богатства всегда расходовались на благо народа. В этом здании нашли приют сироты и дети защитников нашей страны. Но сейчас детей там нет, их место занимают их отцы, те, кто был ранен под Можайском. Их всего около двадцати тысяч. Этим несчастным удалось выжить и, если вы не проявите милосердия и благородств и не поможете им, они все погибнут.
– От Калужских до Петербургских ворот множество дворцов, их великолепие и богатое убранство всегда привлекают внимание путешественников. Все эти дворцы построены недавно, их вид свидетельствует о том, что за последние несколько лет Россия накопила колоссальные богатства. Но самым удивительным из них является дворец Орлова. Он принадлежит единственной наследнице этой семьи, ее доход превышает шесть миллионов рублей. Этот дворец огромен, а роскошь его интерьеров прекрасно сочетается с окружающими его очаровательными садами.
– В моей стране, – добавил московит, – очень много зданий, которые справедливо считаются красивейшими в Европе. Описывать их не имеет смысла, поскольку вы скоро сами их увидите. Я бы хотел, чтобы вы всегда имели возможность любоваться ими, но меня терзает предчувствие, что этот великий и прекрасный город, по праву называемый торговым перекрестком Европы и Азии, очень скоро постигнет страшная катастрофа и она потрясет весь мир.
Несчастный, похоже, почти не осознавал себя от горя. Я сочувствовал ему, но я не мог отпустить его, не поинтересовавшись, что это за большое здание из красного и белого кирпича, расположенное в северной части города, у выхода на петербургскую дорогу. Московит рассказал мне, что это знаменитый Петровский замок, где императоры России живут до дня своей коронации.
Мост через Москву-реку еще не закончили, но вице-король приказал своим войскам приступить к переходу. Кавалерия пошла первой и остановилась у села Хорошево.[112] Здесь нам официально сообщили о вступлении наших войск в Москву. Нашему 4-му корпусу было приказано остановиться на этом месте до завтрашнего дня, когда будет назначен час, когда мы войдем в столицу Российской империи.
15-го сентября наш корпус рано утром покинул деревню и отправился в Москву. Приблизившись к городу, мы увидели, что у него не было стен, а в качестве защиты имелась только простая земляная насыпь. Ничто не говорило о том, что город был обитаем, дорога, по которой мы шагали, была настолько пустынна, что мы не только русского, но даже французского солдата не встретили. В этой ужасной тишине не было слышно ни чьих-то криков, ни какого-либо другого шума. Весь наш путь нас мучило чувство тревоги, но она стала еще больше, когда мы увидели столб густого дыма, поднимавшегося из центра города. Сначала мы подумали, что при отступлении русские, по своему обыкновению, подожгли несколько складов. Вспомнив, однако, рассказ жителя Москвы, мы опасались, что его предсказание стало явью. Мы хотели знать причину этого пожара, но рядом не было никого, кто мог бы ответить на этот вопрос, и от этой неопределенности нам стало еще страшнее.
Мы не воспользовались ближайшей заставой, повернули налево и продолжали огибать город. По приказу вице-короля я поместил войска для охраны Петербургской дороги. 13-я и 15-я дивизии стали возле Петровского дворца, 14-я расположилась в деревне на полпути между Москвой и этим дворцом, а легкая баварская кавалерия заняла позицию на расстоянии лье от этой деревни.
Затем вице-король вошел в Москву и поселился во дворце князя Мамонова на красивой Санкт-Петербургской улице. Эта часть Москвы, отданная нашему корпусу, была одной из лучших в городе. Она полностью состоит из превосходных зданий и домов, хотя и деревянных, но, тем не менее, удивительных и великолепных. Городские чиновники покинули город, и любой желающий мог поселиться в этих роскошных дворцах, и каждый младший офицер жил в роскошно убранной квартире, чувствуя себя полноценным хозяином, поскольку рядом с ним не было никого, кроме робкого и покорного привратника, который, дрожащей рукой отдал ему все ключи.
Несмотря на то, что наши войска вошли в город накануне, город казался таким обширным и безлюдным, поскольку в нашу часть города еще не входил ни один солдат. Даже самые храбрые из нас были потрясены этим безмолвием. Улицы были так длинны, что наши всадники не узнавали своих на другом конце. Осторожно приближаясь друг к другу, они внезапно испуганно бежали назад, хотя потом выяснялось, что они воевали под одними знаменами. Прежде чем занять новый квартал, туда отправляли разведчиков, они осматривали дворцы и церкви. В первых они обнаруживали только стариков, детей или русских офицеров, которые были ранены в предыдущих боях, а в последних – разукрашенные как в дни больших праздников, алтари и тысячи горящих в честь покровителя страны свечей. Это свидетельствовало о том, что набожные москвичи не переставала молиться своему святому вплоть до момента их отъезда. Торжественность и святость окружающей обстановки внушали нам сильное уважение к побежденному нами народу и невольный страх, который порождает всякая несправедливость. Мы робко продвигались через это ужасное Безмолвие, часто останавливаясь испуганно оглядываясь и прислушиваясь к каждому звуку, так как от страха перед колоссальностью наших завоеваний, нам всюду чудились засады. Малейший шум – и нам казалось, что мы слышим бряцание оружия и крики раненых.
По мере приближения к центру города, особенно в окрестностях Базара, мы начали понемногу встречать жителей Москвы, собравшихся вокруг Кремля. Эти обманутые старинным поверьем люди, веря в неприступность этих стен, накануне пытались оказать сопротивление нашим доблестным легионам. Пораженные своим поражением, они со слезами смотрели на высокие башни, которые они до сих пор считали «палладием» своего города. Далее мы увидели толпу солдат, устроивших открытую продажу награбленного добра, поскольку охрана была поставлена только у крупных провиантских складов. Чем дальше мы шли, тем больше нам встречалось солдат, тащивших на своих спинах куски ткани, целые головы сахара и целые кипы других товаров. Мы не знали, как объяснить этот шокирующий беспорядок, но фузилеры Гвардии нам рассказали, что дым, который мы видели при въезде в город, исходил из огромного, полного товаров здания, называемого Биржей,[113] и которое русские подожгли при отступлении. «Вчера, – рассказывали нам солдаты, – мы вошли в город в полдень, а пожар возник около пяти. Мы хотели потушить его, но вскоре узнали, что губернатор увез все насосы. Совершенно ясно, что этот пожар, который нельзя погасить, организован местной знатью с намерением спровоцировать нас на мародерство и подорвать нашу дисциплину, а также погубить тех торговцев, которые выступали против оставления Москвы».
