Виталий Гладкий - Меч Вайу
С этого дня Тимн начал поправляться очень быстро. Он помогал старику по хозяйству: рубил дрова, разжигал костер, доил коз, иногда ставил переметы и проверял силки на зайцев и пернатую дичь. Неожиданно быстро кузнец подружился с Хромушей. Старик даже ворчал иногда на Тимна, нередко приносившего с рыбалки полупустую корзину, – он понимал, куда девалась большая часть улова. А Хромуша только хитровато щурился и старался отправиться побыстрее к козам, совсем не боявшимся своего необычного пастуха. Некоторые бодливые козлы даже осмеливались грозить ему рогами, но, получив легкую трепку, смирялись с его главенством и дальше установленных медведем границ не забредали.
Тимн внимательно присматривался к старому Авезельмису – так звали его спасителя. Он уже знал, что старик не сколот, а из далекого племени траспиев. Что привело его в эти места? Что побудило стать отшельником? Эти вопросы не давали покоя кузнецу, но задать их старику он не решался, боясь нарушить законы гостеприимства.
Иногда на Авезельмиса находило мрачное настроение, он становился неразговорчивым, вялым, и тогда Тимн сам занимался хозяйскими делами. Старик закрывался в избушке, разжигал очаг, и подолгу сидел в полной неподвижности, уставившись в огонь. Судя по его довольно крепкой и хорошо сложенной фигуре (если не считать небольшого горба на спине), а также по многочисленным шрамам на лице и на теле, старик был когда-то воином и, видимо, знатным.
Однажды Тимн раскопал в углу хижины среди связок трав и кореньев полное воинское снаряжение, поразившее его богатой отделкой. Здесь была дорогая и очень прочная кольчуга, не менее ценный, украшенный золотой насечкой пластинчатый железный панцирь, овальный щит с приклепанными железными пластинами, горит с луком, по размерам значительно большим, чем луки сколотов, шлем и необычной формы длинный меч с искривленным лезвием. Он больше всего заинтересовал кузнеца, перевидавшего на своем веку множество клинков разных форм; металл, из которого был выкован меч, отливал волнистой синевой с рисунком, напоминающим изморозь. Видно было, что старик бережно относится к оружию – оно было хорошо вычищено и смазано тонким слоем жира. А однажды Тимн получил подтверждение своим догадкам о том, что старик в совершенстве владел воинской наукой, не забытой им до сих пор.
Рана почти зажила, и кузнец постепенно начал упражняться с оружием: стрелял из лука, изготовленного своими руками, – пусть плохонького, но все же вполне пригодного, чтобы поразить цель на расстоянии пятидесяти шагов, – метал нож в нарисованный сажей на толстом древесном стволе круг. Как-то старый Авезельмис застал Тимна за этим занятием и долго наблюдал, как, морщась от боли в ране, при резких движениях все еще напоминавшей о себе, тот раз за разом швырял нож в цель, радуясь каждому удачному попаданию, что пока не всегда удавалось.
– Дай, – протянул старик руку.
Тимн слегка удивился, но тут же отдал старику нож. Момент броска он даже не успел заметить – лезвие ножа торчало в самом центре черного круга, слегка подрагивая. Вытащил нож из дерева он с трудом – бросок был необычайной силы и точности. Старик, неожиданно смутившись и пробормотав что-то в ответ на восторженные слова Тимна, скрылся в хижине и долго оттуда не выходил, словно казня себя за опрометчивый поступок.
Тимн, почувствовавший себя в состоянии возвратиться в родной Атейополис, к семье, и теперь места не находивший от волнения за исход сражения с полчищами сармат, как-то заикнулся старику о своем намерении. Правда, ему не давала покоя мысль о предстоящем судилище со сборщиком податей, исход которого у него почти не вызывал сомнений – боги почему-то всегда были благосклонны к богачам, и примеров этому кузнец знал множество. Но и сидеть без дела в такой грозный для сколотов час он не мог: бесстрашное сердце звало в бой, где каждый акинак был весомым подспорьем.
– Мне нужно возвращаться, – однажды несмело сказал Тимн, зная наверняка, что это не очень понравится старику, успевшему к нему привыкнуть.
Старик знал о его тяжбе со сборщиком податей. Он сумрачно посмотрел на Тимна, подумал и ответил:
– На верную смерть идешь…
– Боги милостивы…
– Боги – да, люди – сам знаешь… Не всегда правильно волю богов толкуют, особенно когда ослеплены блеском золота.
– Я надеюсь на Марсагета.
– Замолчи! – старик вскочил, словно ужаленный. – Не произноси здесь этого имени никогда!
Слышишь – никогда! – Он обхватил голову руками и, раскачиваясь из стороны в сторону, глухо простонал: – У-у-у, проклятье… Еще не пробил час… Еще не пробил… О боги, услышьте мою мольбу, заклинаю вас! И, не оглядываясь, он почти бегом направился в хижину, где просидел безвыходно двое суток, безмолвный и отрешенный.
Появился он перед сидящим у костра Тимном внезапно, ранним утром, осунувшийся и горбясь больше обычного. Молча кивнул на его приветствие, присел рядом и непривычно тихим голосом спросил:
– Не передумал?
И, прочитав ответ в глазах кузнеца, тяжело вздохнул, поднялся и куда-то ушел. Возвратился.
Авезельмис уже после обеда. Он вел в поводу тонконогого скакуна. Конь, пританцовывая от избытка сил, испуганно всхрапнул при виде кузнеца.
– Вот, возьми… – не глядя на Тимна, ткнул ему в руки поводья. – Это не подарок, – перебил слова благодарности. – Это тот конь, на котором ты ускакал от сармат. Я на него случайно наткнулся в лесу, когда тебя Хромуша разыскал. Припрятал на всякий случай – есть тут у меня неподалеку укромное местечко… И это, – протянул кузнецу чуть тронутый ржавчиной акинак и простой, но хороший лук с полным колчаном стрел.
– Мой тебе совет: не спеши появляться в Атейополисе. Попробуй сначала разузнать, что к чему. Так будет вернее.
Когда Тимн вскочил в седло, Авезельмис подал ему небольшую кожаную сумку с провизией и сказал:
– Случись что, запомни: ты здесь всегда желанный гость, – и уже тише: – Вот Хромуша будет скучать…
Конь, послушный поводьям, игриво выгнул шею и пошел мелкой рысью, пока позволяла дорога. Вскоре деревья скрыли Тимна от глаз старика: Авезельмис долго стоял неподвижно, глядел ему вслед и тихо бормотал:
– Храни тебя всемогущая Апи и наш великий отец Папай. Пусть Меч Вайу поразит твоих врагов…
ГЛАВА 13
Молнии акинаков сверкали в пыли, то скрещиваясь в брызгах искр со звоном и скрежетом, то со свистом рассекая воздух, густо настоянный на запахах соленого пота и кожи учебных доспехов. Неутомимый Меченый спокойно отражал натиски раззадоренного поединком Абариса; юноша с двумя акинаками в руках временами напоминал колесо бешено мчащейся повозки – с такой быстротой и сноровкой он ими орудовал. Хотя поединок был учебным и удары наносились только в двухслойный кожаный панцирь, но силы и стремительности этих ударов хватило бы в случае удачного попадания, чтобы отправить к праотцам одного из бойцов или, в лучшем случае, тяжело ранить.
