Грехи и подвиги - Ирина Александровна Измайлова
В ответ Эдгар расхохотался, понимая, что, в сущности, должен благодарить Седрика. Раз он так глупо себя выдает первому же встречному, то надо быть много осторожнее при встрече с королевой Элеонорой – едва ли она не заметит того же, что заметил старый рыцарь.
– Над чем вы смеетесь? – спросил хозяин и вновь наполнил кубки, но только свой и Эдгара. – А ты уже, похоже, захмелел, мальчик – с тебя довольно! – бросил он Ксавье.
Тот и не думал протестовать.
– Я смеюсь над собой! – ответил молодой человек. – Со стороны у меня, верно, дурацкий вид: я и вправду изо всех сил стараюсь быть тем, кем я прежде не был. Правда, я и не пастух.
– Да я этого и не подумал. – Седрик отпил вина и отщипнул кусочек хлеба. – Хотите, чтобы я сказал, что вы делали до того, как угодили в рыцари?
– Хочу! – неожиданно для себя воскликнул Эдгар. – И не верю, сир Седрик, что вы сможете это угадать, если только не знаетесь с нечистой силой!
– Хм! – глаза рыцаря вновь ярко блеснули. – Иные здешние крестьяне меня подозревают в этом. За то, что я так силен, хотя и стар, за то, что мои стрелы бьют без промаха, за то, что я… Словом, там, наверху, вы тоже сперва смотрели на меня, как на привидение. Но я не призрак и не колдун. А угадать… Да тут и угадывать нечего. Ладонь правой руки у вас стерта точно, как и у меня. Так стирает ее рукоять меча, если им часто пользуешься. Но вы не были воином – меч оставляет след еще между большим и указательным пальцами, след перекладины. Это место натирает и копье. Правда, бывают рыцари, которые не пользуются мечом в бою, топор для них удобнее. Но на турнирах-то все равно пришлось бы браться и за меч, и за копье. А для этого тренироваться во владении ими. Дальше: у вас мозоли и на левой руке. Интересные мозоли: внутри большого пальца и узкий след на ладони. Такой след оставляют, скажем, щипцы, которые нужно держать с очень большой силой. И еще справа ваши бровь и ресницы немного опалены. Волосы вы, верно, подвязывали, не то они бы тоже пострадали. Сто против одного, что вам, сир, приходилось работать в кузнице.
– Верно, – молодой человек говорил и смотрел уже совершенно спокойно. – И тем не менее вы угадали во мне благородную кровь, и это тоже правда. Мой прямой предок – Эдгар Овернский.
В лице Седрика появилось, если не изумление, то какой-то особенный интерес. Он еще раз пристально всмотрелся в молодого человека.
– Однако! Бывают же совпадения. Когда-то я видел этого знаменитого рыцаря. Я был тогда мальчишкой, а он был почти так же стар, как сейчас я. Пожалуй, ты на него похож, сир Эдгар. Или мне только кажется – память ведь странная штука. Кстати, не будет обид, если я стану говорить вам «ты»? Между рыцарями это принято, если один много моложе другого.
– Я давно уже чувствую себя неловко от того, что вы со мной так церемонитесь.
– Ну да! Это при том, что я, с твоей точки зрения, говорю бесцеремонно даже о своей королеве!
Он произнес это с явным вызовом, но Эдгар тут же парировал:
– Думаю, вы знаете свою королеву лучше нас, французов.
– Это отчего же? – расхохотался Седрик. – Оттого, что последние лет этак тридцать с лишним она живет в Англии? Но ведь до того она была королевой Франции и тоже довольно долго. Нет, нет, на самом деле, сынок, Элеонора Аквитанская совершенно замечательная женщина. Родись она мужчиной, она стоила бы своего сына Ричарда и хваленого Саладина вместе взятых! [23]
Эдгар задумался. Он и прежде слышал о необычайных качествах английской королевы. Причем все, кто ему что-либо о ней рассказывал, описывали ее по-разному. Одни говорили о ее уме и необычайной хитрости, другие восхищались ее отвагой, третьи умением ездить верхом и стрелять, четвертых пугала ее властность. Некоторые считали ее едва ли не ангелом во плоти, пылкой и возвышенной натурой, другие уверяли, что она коварна, жестока и равнодушна. Но одно то, что сейчас, когда матери Ричарда Львиное Сердце было шестьдесят восемь лет, а о ней по сей день пели трубадуры, восхваляя ее красоту, будоражило воображение юноши, рисуя образ непонятный, загадочный и грозный.
Седрик не прерывал размышлений своего гостя. Но самым неожиданным образом их прервал Ксавье, который задремал было, опустив голову на стол, но затем очнулся и внимательно слушал беседу рыцарей.
– А у нас в деревне, – произнес вдруг мальчик, – однажды ночевали бродячие менестрели. И один из них спел нам балладу о королеве Элеоноре…
– Ну, их много поют, таких баллад! – отозвался сир Сеймур.
– Нет, нет, это была совсем особенная баллада! – голос Ксавье дрогнул, в нем послышались слезы. – Она рассказывала не о королеве Англии, а о принцессе Аквитанской и о ее первой любви. Это была такая печальная история! Но менестрель уверял, что так оно и было на самом деле…
Эдгар посмотрел на своего оруженосца с удивлением:
– Странно. Разве первой любовью прекрасной Элеоноры был не король Франции, отец нашего нынешнего государя? Ведь принцесса Аквитанская вышла за него, когда ей было, говорят, лет пятнадцать?
– Да! – воскликнул Ксавье. – Но ее выдали замуж против воли. А она любила другого человека, одного рыцаря. В балладе его зовут Ричард, и говорят, так и звали в жизни.
– Мог бы поспорить с кем угодно, малыш, что ты запомнил эту балладу! – проговорил Седрик, все с большим вниманием слушавший оруженосца.
Мальчик покраснел. Он вообще почему-то все время краснел под взглядом старого рыцаря.
– Менестреля несколько раз просили повторить ту песнь. И он повторял. Да, я запомнил. Я тогда уже жил в замке, а в деревню ходил, чтобы проведать мать и братьев с сестрами. Я даже опоздал вернуться в замок! Но балладу потом много раз твердил про себя и действительно заучил. Может, что-то потом спуталось в голове, но основное осталось.
Старый рыцарь усмехнулся своей необычной усмешкой, каждый раз будто скрывающей какую-то тайную мысль. Неожиданно он обвел глазами свою комнату, скользнув взглядом по ее стенам, по развешенному тут и там оружию.
– Да! – проговорил он задумчиво. –
