Хлеб печали - Станислава Радецкая
Флакончик она крутила дольше всего, стараясь понять, что в нем. Когда ей удалось отвинтить пробку, часть дурнопахнущей воды вылилась ей на рубашку, и она расчихалась и чихала так долго и так громко, что снизу к ней поднялся барон.
- Рассматриваешь подарки? - добродушно осведомился он, отхлебывая из старого кубка, словно не видел беспорядка вокруг Матильды.
- Да, дедушка, - она вытерла нос ладонью, и барон фон Ринген нахмурился. - Только понять не могу, зачем это. Вы хотите, чтобы я занималась… живописью?
Дед засмеялся, неожиданно помолодев лет на десять, и Матильда почувствовала себя уязвленной и глупенькой.
- Подумать только, - сказал он, когда отсмеялся, - ты так искренна и наивна, что я даже горжусь твоим воспитанием. Нет, это не для того, чтобы мазать картины, девочка моя. Люди красят этим лицо.
- Лицо-о-о? – она так удивилась, что чуть было опять не опрокинула флакон. – Зачем?!
- Ну, моя дорогая, это очень просто. Краска сглаживает кожу… Но, чтобы не быть похожей на мертвеца, тебе нужно подкрасить алым здесь и здесь, - он показал на свои щеки и губы. – Я думал использовать это сам, но тебе это нужней.
Матильда неуверенно дотронулась до маленьких шрамиков на щеке.
- Я не представляю вас с этим на лице.
- По правде, мне надо было купить еще и парик для себя, из тех, что сейчас носят…Такие кудрявые, до середины спины, - с каждым словом барона Матильде казалось, что дед сошел с ума. – Нас, знать, судят по лицу и одежде.
- Но кто нас будет судить в лесу, дедушка?
Барон сморщился.
- Твои вопросы… - с неодобрением проворчал он и вздохнул, прежде чем неуверенно сказать ей следующее: – Видишь ли, мое сокровище, нам стоит в скором времени ждать гостей. И ты должна выглядеть, как обычная милая девочка, послушная и набожная, понимаешь?
Матильда кивнула, но затем покачала головой. Известие о гостях ее ошарашило чуть ли не больше, чем странные подарки, и она все еще думала, что с дедушкой что-то не так.
- И что мне придется делать? – спросила она, стараясь говорить ровно и не выдать своих опасений.
- Слушаться меня, - старый барон загнул палец, - носить платье, не бегать с дикими криками по дому, говорить тихо, смотреть в пол, делать вид, что тебя не интересуют никакие дикие звери и никакая охота… Матильда! Ты меня слышишь?
- Может быть, мне лучше притвориться мальчиком? – безнадежно спросила Матильда. – Я не хочу красить свое лицо … этим.
- Делать это нормально и очень пользительно, - проворчал барон, хотя на его лице читалось откровенное сомнение. – На твоем месте я бы порадовался, Матильда.
- Неужели вы с бабушкой раскрашивали друг друга в белый цвет?
- Не совсем, - после долгих колебаний признался старый барон. – Мы жили в иное время, радость моя. Да и, когда мы были молоды, не было у нас ничего с твоей бабушкой, кроме вше… то есть, вещей, что на себе. А у тебя есть все, о чем только может мечтать девочка. Поэтому хочешь или не хочешь, а тебе придется сделать так, как я скажу.
- Могу ли я спросить вас, кто этот гость?
- Мой старый друг, - он потемнел лицом (это выражение Матильда помнила из книги и теперь удивилась тому, как оно точно подошло к деду). – Я хочу, чтобы он видел, что у нас все хорошо, ясно?
- Но у нас все хорошо, дедушка.
- Хорошо должно быть как дОлжно, - отрезал барон, и Матильда заморгала, ошарашенная языковыми вывертами.
- Ладно, - кротко ответила она со вздохом. – Я намажу себе лицо, и надену платье, когда его сошьют, и не буду повторять тех слов, которые вы говорите, когда ударяетесь, и не буду бегать, и кричать тоже.
- И не выходи никуда из дома.
Матильда нахмурилась, но все-таки выдавила из себя:
- Обещаю.
Барон фон Ринген довольно потрепал ее по голове, но на душе у Матильды было неспокойно. Когда дед засыпал в своей комнате, а слуги уходили к себе, она иногда выбиралась наружу, отодвинув засов – сначала, чтобы подышать свежим ночным воздухом и послушать звуки темного леса. В сумерках на тропы выходили звери, и Матильда могла различить след зайца от следа лисы по одному лишь запаху; как-то раз чутьем она нашла три входа в лисье логово, где недавно вывелись лисята. Мать-лиса встревоженно тявкала, пытаясь отвлечь незваную гостью от своих детей, игравших с полумертвым голубем в глубине норы (кто бы только мог ответить, откуда она точно знала, что это был голубь), но Матильда не желала им вреда, и потому просто слушала, как они резвятся. Она знала, где живут ежи, где в роще вырыл нору барсук, где вьют свои гнезда жаворонки и куропатки, где охотятся совы летом и зимой, но по вечерам ее интересовало вовсе не это.
Она выходила на дорогу, петлявшую мимо старого кладбища чьей-то семьи, исчезнувшей с лица земли (это точно были не их родственники, как клялся дедушка), и шла к деревне, пока не показывался один-единственный огонек, горевший у кабака. Матильда останавливалась на краю леса и задерживала дыхание; ей казалось, что она и лес – единое целое.
