Кэрри Гринберг - Длинная серебряная ложка. Приключения британцев в Трансильвании
Ничего. Только ночь подмигивала ей фонарями сквозь рваную вуаль тумана и тихо над ней насмехалась.
Глава 6
Вы еще помните бедного клерка? Того самого, на которого ни за что ни про что свалилось целое состояние? Вот он стоит у двери в свою квартиру, робко стучится и на пороге появляется молодая жена, с лицом, опухшим от слез. Прежде чем она успеет разразиться упреками, он закрывает ей рот поцелуем и гладит по выступающему животу. А тот второй, оставшийся позади, еще долго будет глядеть в камин, пока пламя не истончится, а дрова не превратятся в головешки, подернутые белой золой. Он вспоминает, как именно начиналась наша история. Точнее, наша сказка.
* * *В тот погожий ноябрьский день 1793 года чета де Морьев наконец решила бежать из Парижа. Виконтесса Женевьева де Морьев подготовилась к путешествию со всей тщательностью, присущей ее деятельной натуре. Поскольку слуг она разогнала еще загодя, чтобы не дай бог не донесли, делать все приходилось самой. Но это ее нисколько не смущало. Вчера вечером она приготовила дорожные платья, а сейчас собирала корзину – фляжка молока, несколько печеных картофелин да булка хлеба. Удивительно, как ей вообще удавалось раздобыть хлеб. Хотя булочные открывались только в 6 утра, очереди к ним выстраивались еще с полуночи. Поговаривали, что скоро очереди будут разгонять, а хлеб так вообще выдавать по талонам. Но виконтесса де Морьев и тогда нашла бы как выкрутиться. Какие живучие создания эти женщины!
Виконт подавил волну тошноты, когда супруга схватилась за хлеб грязными, заскорузлыми руками. Она специально не мылась две недели, чтобы получше слиться с чернью. Конспиратор доморощенный! Ей бы в дворцовых переворотах участвовать, да жаль, королей на ее век не хватит – перебьют. Де Морьев чувствовал, как в нем растет обида на жену. Все умные люди давным-давно сделали ноги из Парижа, они же застряли в треклятом городе, потому что на шее у них повисла сестра Женевьевы, монахиня-урсулинка. Когда распустили монастыри, ей пришлось вернуться в Париж, где она долго умирала от подхваченной в дороге простуды, но все больше от нервного потрясения. Но вот уже неделю монахиня играла на арфе в райских кущах, а у четы де Морьев оставался последний шанс. Женевьева узнала, что о них начали наводить справки.
Женщина накрыла корзину льняным платком и любовно по нему похлопала. Посмотрела на мужа, сузив глаза.
– Как тебя зовут?
– Мадам, разве мы не представлены друг другу? – виконт картинно вздернул бровь.
– Виктор, не валяй дурака!
– Как прикажешь, – ухмыльнулся он и заученно отчеканил: – Прозываюсь я Жан-Батист Бувье, по роду занятий водонос, родом из Парижа.
– А как зовут меня?
– Мари Бувье. Самая очаровательная прачка во всей Франции, – Виктор де Морьев отвесил ей изысканнейший поклон.
– Хватит, а? Так. Куда мы направляемся?
– В Руан, навестить твою кузину, которая при смерти от родильной горячки.
Женевьева поощрительно кивнула.
– Какое сегодня число?
– Двадцать четвертое ноября… тьфу ты!… это по старому стилю! Третий день фримера второго года Республики.
Виконт вытер пот со лба. Так тщательно его не экзаменовали даже для первого причастия. Улыбнувшись, виконтесса прошлась вокруг мужа, оглядывая его придирчиво, как прусский капрал рекрута.
– Не забывай сутулиться. У водоносов не бывает прямой осанки. На них не надевают корсет во младенчестве. Так, что еще? Называй встречных на «ты» а не на «вы».
– Это у меня легко получится. Я и раньше-то не миндальничал с подобным сбродом.
– Но тогда не кривись, если кто-то обратится к тебе не «господин виконт», а «эй ты, топай сюда».
– О господи!
– Не поминай имя Божье всуе, – строго сказала виконтесса. – Хотя если подумать, так и вообще его не поминай.
– О, Верховное Существо!
– Не шути, пожалуйста. Хотя я рада, что ты в добром расположении духа. С чего бы нам грустить? Мы все учли. У нас обязательно получится.
– Ты захватил наши бумаги? – уже на улице спохватилась она.
– В десятый раз спрашиваешь, – огрызнулся Виктор, но на всякий случай похлопал себя по карману.
Нельзя сказать, что бумаги были на вес золота. Ведь золото, которым расплатилась за них виконтесса де Морьев, превышало вес этих жалких белых листочков в тысячи раз. Без взяток достать их было невозможно, с взятками – всего лишь невообразимо сложно. Аристократам предлагался лишь один пропуск – на свидание к праотцам.
– Не волнуйся, патрули их только по вечерам проверяют.
– На заставе все равно прикажут показать.
Виктор взял жену под локоть, то ли чтобы успокоить ее, то ли чтобы самому успокоиться, почувствовав ее тепло, такое привычное, такое родное. Светлые волосы Женевьевы стекали из-под замусоленного чепца. Давно немытые, но оттого еще более лоснящиеся, шелковистые, они по-прежнему закручивались в мягкие кудряшки. Хотя кожа туго обтягивала ее скулы, Виктор разглядел следы ямочек на некогда пухлых щеках. Это все еще была его Женевьева, девочка, спрыгнувшая с картины Фрагонара.
Он повстречал Женевьеву шесть лет назад в усадьбе графини Блуа, куда ее, дочку захудалого дворянина, пригласили в качестве компаньонки. В тот летний день на ней было голубое атласное платье с кокетливым бантом на корсаже, а под стать ему – туфельки, расшитые цветами. Девушка улыбнулась шаловливой улыбкой, и Виктор был сражен. Он даже не разозлился, когда Женевьева, проворная, несмотря на пышные формы, три раза подряд обыграла его в мяч. Ее раскрасневшееся, потное лицо казалось ему бутоном розы в брызгах утренней росы. Вечером, качаясь на качелях, она запустила в него туфелькой, которую виконт благоговейно поднес к губам (украдкой вытирая кровь из носа, разбитого этим мощным снарядом). Через неделю Виктор де Морьев предложил Женевьеве сделать его счастливейшим из смертных.
Как выяснилось, граф де Морьев заблаговременно просватал за младшего брата ту самую Блуа. Братья долго выясняли, кто кого переупрямит. Под конец граф даже угрожал непокорному юнцу Бастилией, пока тот не образумится. Но Виктор заявил, что тюрьма – это пикник по сравнению с графиней, грациозной как стадо буйволов на водопое, да еще кривой на один глаз…
Когда на утро после свадьбы они с Женевьевой прогуливались по парку, простой люд снимал перед ними шляпы. А теперь эти канальи готовы снять им головы с плеч.
Поглаживая руку жены, Виктор подумал, что брат ошибался, называя его брак «чудовищным недоразумением». И сам граф де Морьев, и его жена, и графиня Блуа, так и оставшаяся девицей, уже гнили на кладбище, а вот они с Женевьевой живы и здравствуют. И все у них получится.
