Бернард Корнуэлл - Дьявол Шарпа
— Так возьми саблю и давай сразимся за него, — отчеканил Шарп, — Чтоб не пришлось начать надпись со слова «украден».
— Я не сражаюсь со вшами, я просто давлю их. — Батиста швырнул палаш обратно и официальным тоном объявил, — Ваше имущество конфискуется в пользу испанской короны. Вы изгоняетесь с территории Чили и обязуетесь покинуть её с первым же кораблём.
Соответствующие бумаги были подготовлены заранее. Величественным, по его мнению, жестом Батиста протянул их капитану Ардилесу:
— Таковой корабль — ваш фрегат, капитан. Вы можете доставить арестантов в Европу?
Очевидно предупреждённый, моряк кивнул:
— Да.
— Пристройте их к делу. Пусть отрабатывают в поте лица проезд и питание. Никаких поблажек!
— Уж будьте покойны. — Ардилес сунул сопроводительные документы в задний карман мундира.
Батиста придвинулся к Шарпу:
— Я бы загнал вас в самую глубокую шахту, англичанин, но…
— Но боюсь английского флота, не так ли? — с холодной издёвкой закончил за него фразу Шарп.
Глаза Батисты сузились:
— Не играй с огнём, англичанин.
— Вор! — бросил ему Шарп, — Что, дон Блаз прознал об этом, и пришлось его убрать?
Мгновение Батиста оторопело смотрел на Шарпа, а потом вдруг искренне, с привизгом, расхохотался. Хлопнув в ладоши от избытка чувств, он замахал майору Суаресу:
— Уводите их! Прочь! Прочь!
Под глумливые выкрики и смех клевретов Батисты конвоиры выволокли Шарпа с Харпером на вырубленную в скальной породе лестницу и потащили по широким крутым ступеням вниз мимо обагрённой кровью батареи к пристани, где ожидал баркас с «Эспириту Санто».
Ардилес шёл следом, гремя саблей о каменную поверхность.
— Пусть попотеют! — напутствовал капитана Батиста, перегибаясь через парапет, — Слышите, Ардилес? На вёсла их! Пусть попотеют!
Ардилес кивнул боцману, и тот освободил для арестантов две скамьи на носу лодки. Матросы ухмылялись. Ардилес закутался в плащ и прошёл на корму, не желая, видимо, встречаться глазами с недавними пассажирами:
— Вперёд.
Боцман отдал команду, скрипнули уключины, и лодка рванулась с места.
Десятки лиц приникли к стёклам высоких окон зала над террасой с пушками. Зрители, довольные разыгранной для них пьесой, наслаждались заключительным действом — уничижением английских злодеев.
Первым побуждением Шарпа было взбунтоваться, оттолкнуть от себя гладкую рукоять, но это ничего бы не изменило, и он угрюмо грёб вместе с Харпером под размеренный голос боцмана. Грёб неуклюже, задевая другие вёсла и порой обдавая волной брызг себя и соседей. Потревоженные баркасом чайки, громко негодуя, взмывали в небо, унося в клювах куски плоти Фердинанда.
Шарпа терзали боль, горечь и гнев. Гнев не столько на Батисту, сколько на себя самого. За неделю с небольшим он умудрился с треском провалить элементарнейшее поручение, деньги за которое по возвращении в Европу придётся отдать, что означало полное банкротство. Люсиль не попрекнёт его, но от её безропотной готовности делить с мужем любые невзгоды, Шарп чувствовал себя ещё гаже. Проклятье, проклятье, проклятье! Его обвели вокруг пальца и обобрали до нитки. Было нестерпимо жаль палаша. Тяжёлый клинок, подарок Харпера, не раз спасал Шарпу жизнь, чтобы, в конце концов, достаться в качестве трофея чернильной душонке, не знавшей толком, с какой стороны за него взяться! Шарп оглянулся на крепость и заскрежетал зубами от беспомощности и унизительного понимания того, что ему никогда сюда не вернуться, никогда не отплатить Батисте за всё.
Нагруженный золотом фрегат отплыл с вечерним приливом. Шарп и Харпер сначала крутили кабестан, извлекая из воды один из якорей, затем их отослали на пушечную палубу складывать девяти— и двадцатифунтовые заряды в гнезда вокруг оснований мачт. Пот заливал глаза, мускулы ныли, но друзья не жаловались. Так легла карта, и всё, что им оставалось — подчиниться судьбе-злодейке. Впрочем, их покорность фортуне отнюдь не подразумевала христианской кротости. Одноглазый детина (судя по скорости, с какой испарился по его знаку боцманмат, — «король» бака) оглядел их с ног до головы и прогудел:
— Меня звать Бален, а вы — англичане.
— Я — англичанин. — сказал Шарп, — Он — ирландец.
Бален повернул бычью башку к Харперу:
— Ничего не имею против ирландцев. Англичане мне не нравятся. А что до тебя. — он шагнул к Шарпу, — английские шмотки мне нравятся.
Он пощупал материал казимирового плаща:
— Твоя одёжка мне нравится. Я возьму её.
Матросы обступили их кольцом, чтобы закрыть от офицеров, буде тех занесёт каким-то ветром на нижнюю палубу.
— Скидывай! — приказал Бален.
— Я не ищу ссор. — мирно молвил Шарп, — Я всего лишь хочу доехать домой.
— Давай одёжку и не надо ссор.
Физиономии моряков вокруг в дрожащем свете стеклянных фонарей над пушками казались злобными и враждебными.
— Если я отдам вам плащ, — жалобно спросил Шарп, — обещаете, что больше не будет неприятностей?
— Я сам буду убаюкивать тебя, дурашка. — проворковал Бален под гогот товарищей.
Шарп медленно снял плащ и протянул верзиле:
— Мне не нужны неприятности. Мы с другом хотим добраться домой. Мы не просились сюда и не хотим наживать врагов.
— Как скажешь. — презрительно буркнул Бален.
Плащ загораживал от Балена ноги Шарпа. В миг, когда громила взялся за ткань, стрелок жёстко лягнул его в промежность. Испанец согнулся от невыносимой боли, и Шарп что есть мочи врезал лбом прямо в белое лицо с распяленным ртом и вытаращенными буркалами, ощущая, как крошатся зубы верзилы. Три удара ребром ладони по шее, — здоровяк рухнул на палубу, обливаясь кровью. Пинком сломав ублюдку ребро, Шарп несколько раз с силой погрузил сапог в бессмысленную харю, пока под каблуком не хрустнул нос. За пояс Балена был заткнут нож с красивой костяной рукоятью. Шарп выдернул его. Разворачиваясь, он с удовольствием наступил на пальцы правой руки Балена и с вызовом осведомился:
— Ну, кому ещё нравится английская одёжка?
Харпер во время драки успел вырубить приятеля Балена и тоже разжился ножом. Матросы ретировались. Бален сдавленно мычал у ног, и Шарп с мрачным юмором подумал, что теперь-то уж ссор точно не будет.
Ночью, сидя в гальюне на носовом выступе «Эспириту Санто», Шарп и Харпер обсуждали свои невесёлые дела.
— Может, тарабарщина шифрованная — работа длинноносого? — предположил Харпер.
— Нет, Батиста ни при чём.
— Неужто Бони[8]?
— Больше некому. — уверил его Шарп, машинально трогая медальон на шее, — Странное послание.
