Александр Бушков - Авантюрист
– Что это у вас здесь творится, господа? – спросил он вполне дружелюбно. – В коридоре слышно, как тут кричат…
Матчек волшебным образом переменился, пытаясь выглядеть мирно и где-то даже подобострастно. Судя по его поведению, вошедший, хотя и моложе годами, был несомненно старше чином. Сабинин несколько воспрянул духом: у вновь пришедшего на лице читался несомненный ум, которого Матчеку откровенно не хватало…
– Видите ли, господин советник… – промямлил Матчек в замешательстве. – Этот несомненный анархист…
– Ну что же вы вот так сразу, дражайший Матчек? – поднял брови вошедший. – Вполне приличный господин, вряд ли заслуживает некорректного обращения… Насколько я понимаю, вы и есть господин Трайков, оказавшийся свидетелем недавней… трагедии?
– Совершенно верно, – сказал Сабинин. – Свидетель …
– Я как раз просматривал бумаги… – сказал молодой полицейский чин. – Не будете возражать, если приглашу вас для беседы?
– Никоим образом, – сказал Сабинин и, не теряя времени, встал.
– Я как раз собирался отправить этого… господина к судебному следователю, – сообщил Матчек, насупясь.
– На каком же основании? – пожал плечами молодой. – Положительно, вы перегибаете палку… Что подумает, какого мнения будет об австрийской полиции благонамеренный иностранец? Пойдемте, господин Трайков.
Уже в коридоре Сабинин обернулся, бросил назад быстрый взгляд: вот удивительно, Матчек вовсе не выглядел удрученным или обиженным, он довольно ухмылялся, глядя вслед, и, неожиданно встретившись глазами с Сабининым, даже растерялся на миг…
«Ах, вот оно что… – подумал Сабинин. – Полицейские штучки. Грубый бурбон пугает, грозит незамедлительно отправить на нары, а потом приходит обходительный, вполне светский чиновник, коему по контрасту так и тянет излить душу. Ну, эти приемчики мы тоже знаем…»
Вслед за молодым он вошел в такой же небольшой, казенного вида кабинетик, где государь император Франц-Иосиф взирал со стены не менее грозно, чем в только что покинутом помещении.
– Садитесь, – сказал полицейский, придвигая ему пепельницу. – Вы ведь курите? Меня зовут Генрих Мюллер, чин – полицейский комиссар. Именно на мою долю выпало расследовать данное печальное происшествие… Хочу сразу заявить, что вас никто ни в чем не обвиняет, в вашу пользу свидетельствует слишком много людей, от посетителей и кельнеров до жандармов. Вы всего лишь отобрали оружие у этой девицы… что само по себе было довольно смелым поступком, она ведь могла и не остановиться на достигнутом, стрелять далее… Вы уж не обижайтесь на старину Матчека, с ним случаются приливы этакого служебного рвения. Эти чехи, в положении Матчека приходится быть святее Папы Римского… Он вам и в самом деле угрожал арестом?
– Представьте себе, – сердито сказал Сабинин.
– Бедный Матчек, воображение у него убогое, а перспективностью мышления не отличался отроду… – Мюллер с тонкой улыбкой смотрел на собеседника. – Мы-то с вами прекрасно знаем, господин Трайков, какие последствия имел бы ваш арест… У нас есть парламент, в парламенте сильны социал-демократы, в подобных случаях, когда полиция хватает их иностранных коллег, они тут же поднимают шум до небес, как не раз уже бывало. Запрос в парламенте, неудовольствие министров, вопли прессы… и крайней всегда оказывается тупая, звероподобная полиция, приравнивающая героических борцов за свободу Отечества к уголовным преступникам… Имеем печальный опыт. Так что можете вольно и невозбранно пользоваться гостеприимством Австрийской империи…
Пожалуй, он откровенно насмехался, но тонко, завуалированно, сохраняя видимость светских приличий. Сабинин почувствовал себя немного неловко, словно в этой ситуации для него было нечто унизительное.
– Значит, вы болгарин… – задумчиво протянул Мюллер. – Вы знаете, впервые встречаю болгарина. До сих пор как-то не доводилось… говорят, у вас очень своеобразный язык… я никоим образом не смею вам приказывать, но, быть может, вы скажете мне несколько фраз по-болгарски? Мне просто любопытно послушать, сам я – венец чистейшей воды, здесь недавно, никогда не имел случая сталкиваться со славянскими языками… Сделайте такое одолжение.
Он смотрел наивно, с детским любопытством, как будто существуют на свете наивные полицейские комиссары… Какое-то время Сабинин пребывал в растерянности. Изложить ему, что ли, первоначальную легенду о маленьком болгарском мальчике, в самом нежном возрасте увезенном родителями на чужбину и потому языка не знающим вовсе? А не повлечет ли это за собой более детальные расспросы? Тогда придется импровизировать на ходу, и кто знает, каковы будут последствия… Да ну его к черту, придется рискнуть…
С дружелюбной улыбкой Сабинин продекламировал на чистейшем русском:
– Ходит птичка весело по тропинке бедствий, не предвидя от сего никаких последствий…
– Что ж, довольно музыкальный язык, – сказал комиссар Мюллер, внимательно его слушавший. – Что-то это мне напоминает… – И внезапно, легонько помахивая сигаретой словно дирижерской палочкой, нараспев сказал по-русски, довольно чисто и грамотно: – Трубят голубые гусары и в город въезжают толпой, а завтра мою дорогую гусар уведет голубой…
«Вот так сюрприз! – в смятении подумал Сабинин. – Неужели он владеет русским? Настолько, что знает даже довольно старые романсы, модные в офицерской среде? Если так, он меня определенно подловил…»
– Простите? – поднял он брови с невозмутимым видом. – Что вы сказали?
– О, пустяки, – безмятежно ответил Мюллер. – Это русская пословица, читал где-то… – Он смотрел на Сабинина с легкой насмешкой, испытующе. – Впрочем, болгарский, насколько я знаю, довольно близок к русскому? Странно, что вы не поняли…
– Ну, близость языков – понятие относительное, – сказал Сабинин, которого не покидало неприятное ощущение некоего провала. – Вы, австрийцы, тоже вроде бы на немецком говорите, но расхождения таковы, что я далеко не сразу научился австрийцев понимать, хотя немецкий изучал скрупулезно…
– О да, – охотно подхватил Мюллер. – И даже более того: немцы в Германии сами порою друг друга не понимают, баварец не всегда и договорится с саксонцем, а уж ужасное наречие мекленбуржцев…
Он держался совершенно непринужденно, его ничуть не заботило, что беседа приняла какой-то странный характер, – словно и не было у него другой задачи, кроме как рассуждать со случайным болгарином о языковых тонкостях. Что за игру ведет этот лощеный тип и какие цели преследует?
– Мне, право, нелегко… – сказал Сабинин. – Я понимаю, что в учреждениях, подобных здешнему, решающее слово всегда остается за хозяином, и тем не менее… Видите ли, у меня вскорости должна состояться встреча с дамой…
