Пять баксов для доктора Брауна - Маллоу М. Р.
– Станешь тут философом, – пробормотал он себе под нос и взялся за ручку.
Тем временем Дюк читал вывеску над входом: «Похоронный дома Саммерса»:» Гробы, саваны etc. Быстрый сервис ночью и днем!»
– Мда, – сказал он, наконец. – Поэзия!
И ушел, гадая по росшим вдоль тротуара деревьям:
– Попадет-не попадет, попадет-не по... вот не верю я в гадания, леди и джентльмены, не верю. Глупости все это.
Джейк открыл дверь и осторожно заглянул в холл. Пусто.
– Господи, – еще тише пробормотал он, – нельзя ли в виде исключения, а? Только сегодня. Это же совсем-совсем маленькое чудо!
Но лицо Создателя на темном распятии над входом в гостиную было непроницаемо.
Джейк на цыпочках прошел по ковру мимо кремовых перил ведущей наверх лестницы. Желание быстренько подняться в свою комнату пришлось обуздать. Юный джентльмен вздохнул и переступил порог гостиной: низкий, с тяжелыми балками, потолок, полузадернутые тяжелые синие занавеси на окнах, от которых в комнате царил полумрак. Все оказалось еще хуже, чем он думал.
На дубовом столе посреди комнаты красноречиво лежал стопка книг в ярких обложках.
Содержание их Джейк знал отличн Как и то, что еще днем, когда отец по лал его в лавочку, эти книги находилис совершенно в другом месте. Опять эт София! Ну что за жизнь у человека, а?
Мистер Эзра Джосайя Саммерс, р коположенный пресвитер берлингтонской общины «Пе вая баптистская церковь», постоянный член-корреспонден «Нью-Йоркского общества подавления греха», почетны председатель городского Общества трезвости, яростный ст ронник комстокеризма, автор многочисленных выступлени в «Баптистском миссионерском вестнике» касательно «иск ренения всякой безнравственности или аморальности», н слышно вошел в комнату и встал за спиной сына.
– Здравствуй, отец, – не оборачиваясь, сказал Джейк.
Мистер Саммерс приблизился почти вплотную.
– Мир и покой снисходит на того, кто всем сердцем по тигает, что Христос жил и умер ради всех нас...
Джейк перевел взгляд с раздраженно вздрагивающи брылей над пышными бакенбардами отца, на безупречны узел широкого черного галстука.
– ...и муки его искупительной жертвы сопровождают на ежедневно и ежечасно, на рассвете и на закате, – пробормота он, надеясь хоть немного ускорить переход к делу.
– Ибо на каждом шагу всех нас и каждого из нас подст регают ловушки и искушения, – отец предпочел не заметит насмешки в его голосе. – И в одну в из них, в эти врата праз ности и неги ума, попался мой сын!
Мистер Саммерс схватил со стола верхнюю в стопке кни гу и потряс ею в воздухе.
– Это, – осторожно сказал юноша, – сочинение мистера Стивенсона, описывающее путешествие на лодке по рекам Франции.
– Прекрасно! Ну, а это?
– А это, – не моргнул глазом Джейк, – сочинение мистера Жюля Верна, описывающее пребывание четверых путешественников на необитаемом острове. К вящей славе Господа.
Мистер Саммерс устало сгреб книги со стола. Присел, поддернув брюки, перед камином. Джейк печально проводил взглядом то немногое, что делало его жизнь хоть чуть-чуть счастливее. Пресвитер, не обращая внимания на испачканные в золе рукава, свирепо рвал «плоды ума изнеженного и праздного».
– Роза! – позвал он, не прекращая своего занятия.
Вошла пухленькая девушка.
– Да, мистер Саммерс?
– Принесите трость.
Локти отца судорожно дергались. Джейк обвел глазами комнату. Высокий диван. Кадка с какой-то зеленой дрянью рядом. Большой кирпичный камин, отделанный темным дубом. С портрета над камином с выражением самоводольной брезгливости сиял крупным, чистым подбородком мистер Э. Комсток. По бокам отбрасывали круглые тени свечи в деревянных двойных канделябрах. На каминной полке ничего, кроме мерно тикающих часов в корпусе темного дерева. Джейк отвернулся и стал смотреть в другую сторону. У стены перед окном – журнальный стол с лампой, возле которого стоит стул с высокой прямой спинкой. На столе ровной стопкой сложены «Секрет силы», «Большая ошибка», «Царство рассвета» и прочие душеспасительные брошюры, совершенно необходимые для чтения молодым людям, чрезмерно заботящимся о мирских благах, тщеславным девушкам и вечерним чтениям в кругу семьи.
Не далее, как две недели назад сын пресвитера вышел с утра на улицу со стопкой душеспасительных чтений. Удачно успел отскочить за угол, избежав, таким образом, неприятной встречи с братьями Альфом и Генри Лароз, отправил брошюры в канаву перед тем, как свернуть на Церковную улицу, довольно метко вернул встречному мальчишке брошенный в спину огрызок, и приготовился приятно провести день, шатаясь по городу. Как вдруг был схвачен за ухо яростной рукой отца, как раз возвращавшегося от из страхового общества, и решившего в ясный денек пройтись пешком. В таком виде, под свист и насмешливые комментарии в спину, был доведен до экипажа, препровожден домой, примерно наказан, – не в кабинете у отца, как обычно, а перед всей семьей, – и до сегодняшнего дня находился под домашним арестом: с утра и перед обедом – молитва в гостиной, под бдительным оком отца; вечером – собрание общины, где большую часть времени приходилось стоять на коленях, склонив голову, под гладко льющуюся молитву из уст матери, отца и еще двоих старших членов общины. Остальное время молодой человек проводил в дощатых стенах мастерской, сняв сюртук, закатав рукава рубашки и шаркая туда-сюда рубанком – «труд скорбный и искупающий».
Наверху хлопнула дверь кабинета. Послышались торопливые шаги горничной. Джейк выбрался из ненавистного сюртука. Небрежно бросил его на подлокотник дивана. Подошел к отцовскому креслу у камина. Мистер Саммерс по одной поджег книги, разворошив кочергой страницы, дождался, чтобы пламя как следует схватилось, и выпрямился, брезгливо отряхивая манжеты. Принял из рук служанки трость. Оглядел сына с головы до ног. Возвел очи горе.
– Матильда! – позвал он. – Матильда, иди сюда!
Вошла миссис Саммерс: крупная красивая женщина в глухом сером платье, с пышно уложенной пепельной прической. Остановилась рядом с мужем, скрестив руки на груди и выразительно глядя на сына блестящими темно-серыми глазами. Мать не говорила ни слова. Джейк взглянул ей в лицо и тут же уставился на восковые листья растения в кадке. Следом в комнату вбежала маленькая Эмми, которую мать тут же схватила за руку и сделала знак вести себя тихо. Чинно вошли старшие девочки, Дороти и София: постные лица, гладко убранные волосы, одинаковые клетчатые платья с оборками.
Семья была в сборе.
Саммерса-старшего побуждал к служению Святой дух и пылкое желание вразумлять и питать стадо Божье. Саммерс-младший руководствовался не менее пылким желанием по возможности реже быть вразумляемым кем бы то ни было. Отец, как и подобает рукоположенному служителю общины, использовал каждую возможность подтвердить свое призвание молитвой. Сын подумывал о том, что истинная вера вряд ли нуждается в таком количестве подтверждений. Пресвитер неукоснительно делал все, чтобы его собственную жизнь и жизнь членов его семьи не пятнали помыслы пустые и суетные. Его сын... да, собственно, мы отвлеклись.
– Боже мой, Джейк! – ахнула София. – Опять! Ну что это такое? Как тебе не стыдно?
Мать оборвала ее, велев не упоминать имя Господне всуе.
– Джейк Саммерс, – сказала она своим красивым грудным голосом, – мы глубоко опечалены твоим поведением. Пусть же это наказание очистит твою душу от греховных мыслей и наставит на пусть истинный.
– И послужит всем нам уроком, – кивнул пресвитер.
Джейк на миг задержал взгляд на Эмми, стоявшей с распахнутыми глазами, повернулся, лег животом на подлокотник кресла. Зажмурился. Тонкая, гибкая трость, из тех, что держат в некоторых школах для убеждения нерадивых учеников, cвистнула, рассекая воздух и опустилась с тонким щелчком. Джейк стиснул зубы. Мать читала молитву. Старшие девочки бормотали вслед за ней.
– София, – позвал Джейк, не разжимая век и морщась, – давно хотел тебя спросить.
