Бернард Корнуэлл - Рождество Шарпа
— Женщины! — Келлу верхом приблизился к Гюдену. — Я думал, вы согласились оставить женщин.
— Не согласился, — коротко сказал Гюден.
Келлу фыркнул и кинул свирепый взгляд на плачущих женщин. Это были жены и подруги солдат из гарнизона Окаговии. Почти половина из них были дети, в том числе младенцы на руках у матерей.
— Это же испанки! — процедил он.
— Не все, — возразил Гюден. — Есть и француженки.
— Француженки или испанки, они будут нас задерживать, — настаивал Келлу. — Секрет успеха, Гюден, в том, чтобы двигаться быстро. Дерзость и скорость — вот залог безопасности! Мы не можем взять с собой женщин и детей.
— Если они останутся, то будут убиты, — сказал Гюден.
— Это война, Гюден, война! — заявил Келлу. — На войне слабые гибнут.
— Мы — французские солдаты, — резко ответил Гюден, — и мы не оставляем женщин и детей на верную смерть. Они пойдут с нами.
Гюден знал, что все они — солдаты, женщины, дети — могут погибнуть из-за этого решения. Да, можно было бросить здесь этих испанок, которые нашли себе французских мужей и дали жизнь «полуфранцузикам». Но если это сделать, партизаны найдут их, объявят предательницами, а потом замучают и убьют. Нет, думал Гюден, я не могу так поступить.
— И к тому же, Мария беременна, — добавил он, кивая на телегу с амуницией. В телеге лежала женщина, закутанная в серое армейское одеяло.
— Мне все равно, будь она хоть Дева Мария! — взорвался Келлу. — Мы не можем позволить себе взять женщин и детей!
Келлу видел, что его слова нисколько не действуют на седовласого полковника Гюдена. Упрямство старика разозлило его.
— Боже мой, Гюден, неудивительно, что вас называют неудачником!
— Вы слишком далеко заходите, — сказал Гюден. Все его превосходство над Келлу заключалось лишь в том, что он был полковником дольше, чем пехотинец.
— Слишком далеко захожу? — Келлу презрительно сплюнул. — По крайней мере, я больше забочусь о Франции, чем о кучке хнычущих баб. Потеряешь моего Орла, Гюден, — он указал на флаг, который развевался под фигуркой Орла, — предстанешь перед трибуналом.
Гюден не счел нужным ответить, а просто направил коня в ворота. Ему вдруг стало тоскливо. Келлу прав, я неудачник, подумал он.
Это началось еще в Индии, 13 лет назад, когда пал Серингапатам. С тех пор все шло наперекосяк. Все эти годы его не повышали в звании, и несчастья одно за другим преследовали его, пока, наконец, он не стал командиром бесполезного форта в этом унылом месте. Удастся ли им уйти? Это была бы победа, особенно если б он смог невредимым доставить через Пиренеи любимого Орла полковника Келлу. Но стоит ли Орел жизней женщин и детей?
Гюден улыбнулся своему сержанту.
— Открывай ворота. Как только мы выйдем, поджигай запалы.
— А женщины, сэр? — с тревогой спросил сержант. — Они идут?
— Идут, Пьер.
Драгуны покинули форт первыми. Смеркалось. Гюден собирался идти всю ночь, в надежде к рассвету оставить партизан далеко позади. До этого испанцы едва ли беспокоили его. Но сейчас, когда французы начали проигрывать, партизаны, словно стервятники, слетающиеся на запах падали, кружили вокруг уцелевших вражеских крепостей.
Гюден пустил слух, что он намерен двинуть гарнизон на помощь осажденным французским войскам в Памплоне, и надеялся, что партизаны упустят из виду дорогу, ведущую на север. Однако никакой уверенности в том, что уловка сработает, у него не было.
Больше всего он надеялся на темноту, и на то, что Бог поможет всем этим мужчинам и женщинам, которые иначе обречены на мучительную, медленную смерть. Некоторых сожгут заживо, с некоторых сдерут кожу, а некоторых… Нет, невыносимо было думать об этом. Это была не война в том смысле, как Гюден понимал это слово, это была бойня, и больше всего Гюдена расстраивало, что партизаны всего лишь отвечают французам за зверства, которые те чинили.
Пехота выходила из ворот; над головами солдат сверкал Орел. Женщины шли следом. Гюден остался понаблюдать, как сержант зажигает запалы, а потом пришпорил лошадь, спеша удалиться от обреченного форта. В полумиле он остановился и оглянулся посмотреть, как огонь достигает боезапаса на складе форта.
В ночи полыхнуло красным, и через мгновение звук взрыва прорезал сырую тьму. Пламя и дым поднялись над остатками форта, тяжелые орудия вылетели из своих гнезд. Снова провал, подумал Гюден, глядя на бушующий огонь.
— Если мой Орел пропадет, — сказал полковник Келлу, — виноваты будете вы, Гюден.
— Будем молиться, что англичане не перекрыли дорогу, — ответил Гюден.
Форт превратился в груду камней, среди которых мелькали кровавые отблески пламени.
— Меня больше беспокоят партизаны, а не англичане, — усмехнулся Келлу. — Если английские войска стоят на дороге, генерал Пикар подберется к ним с тыла. Окруженные, они будут обречены.
В этом и состоял план. Армия под командованием генерала Пикара двигалась на юг из Сен-Джен Пьед-де-Порт. Генерал собирался подняться по французскому склону Пиренеев, чтобы убедиться, что пограничное ущелье открыто для людей Гюдена. Нужно было лишь благополучно преодолеть 40 километров холодного, извилистого пути до ущелья, где ждал генерал.
В убогом местечке в горах, в местечке под названием Ирати.
* * *— Могло быть и хуже, — сказал Шарп. Действительно, в сумерках Ирати выглядел даже живописно: деревенька из кучки каменных домиков, немногим отличающихся от хижин, с крышами, поросшими зеленым мхом, лежала в защищенной долине у слияния двух горных потоков. В центре деревни стояла крохотная церквушка и большая таверна — Каса Альта — приют для людей, путешествующих в горах.
— Но я все равно не понимаю, как можно захотеть здесь жить, — добавил он.
— В основном здесь живут пастухи, — отозвался капитан Питер д'Алемборд.
— Пастухи, вот как! Подходит для Рождества, — сказал Шарп. — Я, кажется, помню что-то про пастухов. Пастухи и волхвы, так?
— Совершенно верно, сэр. — ответил д'Алемборд. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что Шарп не получил вообще никакого образования, если не считать того, что сидя в индийской тюрьме, освоил чтение и письмо, а потом кое-чего поднахватался на военной службе.
— В приюте нам иногда читали рождественские рассказы, — припомнил Шарп. — Огромный жирный священник со смешными бакенбардами. Немного похожий на того сержанта, которого разорвало пушечным ядром при Саламанке. Мы должны были сидеть и слушать, а если мы начинали зевать, этот ублюдок спрыгивал со сцены и лупил нас по лицу Святым Писанием. Еще миг назад был сплошной мир в небесах, а через секунду ты уже летел на пол с распухшим ухом.
