Иван Любенко - Черная магнолия
Вскоре служба закончилась. Николай Александрович с семьей покинул Крестовоздвиженскую церковь и проследовал во дворец. За ним потянулись приглашенные к разговению — все те, кто только что молился вместе с ним в храме.
По традиции перед обедом Их Императорских величеств поздравили с Великой Пасхой. К присутствующим на молебне присоединилось все придворное духовенство, выехавшее в Ливадию, а также депутация от 51-го Литовского наследника цесаревича полка, генерал-лейтенант Гернгросс с офицерами лейб-гвардии конного Его Величества полка, заведующий хозяйством гофмаршальской части генерал-лейтенант Аничков, комнатная прислуга их Императорских Величеств и Их Высочеств, придворные служители и служащие конюшенной части, камергер Качалов с лицами ливадийско-массандровского управления, генерал-лейтенант Мосолов с чинами канцелярии министерства Императорского двора, дежурные фельдъегеря, служащие певчей капеллы и даже водители гаража. Все приносившие поздравления имели счастье христоваться с Государем и получить из его рук по пасхальному яйцу.
Император обратился к офицерам лейб-гвардии конного Его Величества полка:
— Господа офицеры! Сегодня, в день полкового праздника, я поднимаю этот бокал за славу и процветание старой конной гвардии, за здоровье настоящего состава полка, а также за всех, кто имел честь служить в нем!
С последним словом императора грянул полковой марш в исполнении хора музыки гвардейского экипажа.
Первой переменой шел суп «Святого Жермена» с растертым горохом и мелко нарезанными кусочками копченой ветчины; за ним подали холодную осетрину, соус «Ремулад» и маленькие кулебяки; следом — рагу из белого мяса домашней птицы с лапшой, эскалоп из телятины, молочный поросенок с кашей по-ялтински, фермерские перепела с красной капустой, салат винегрет. Десерт состоял из желе по-парижски, холодного маседуана, земляничного мороженого в шампанском и пирожных с кремом безе. Из алкогольных напитков пили сухое французское вино «Рафаэль», крымские вина из магарачских подвалов, «Шустовский» коньяк и «Смирновскую».
По окончании обеда Государь проследовал в кабинет, служивший ему и библиотекой. Почти сразу к нему пригласили генерала Думбадзе, который заранее просил аудиенции у монарха и был записан в камер-фурьерском журнале.
— Присаживайтесь, Иван Антонович, — Николай Александрович указал на кресло, стоящее перед его столом. — Как семья? Как дети?
Вопрос о детях не был самым любимым для генерала, потому что от трех разных браков Думбадзе имел пятерых сыновей, двух дочерей и одного пасынка.
— Спасибо, Ваше Величество, все живы и здоровы.
— Дай Бог, дай Бог. — Он достал из бокового кармана гимнастерки мундштук в золотой оправе, вставил папиросу и подкурил от массивной настольной зажигательницы в виде прыгающего дельфина. Сделав несколько глубоких затяжек, спросил: — Как я понимаю, вы хотели о чем-то со мной поговорить?
— Позвольте, Ваше Величество, коснуться одного вопроса, — голос генерала дрогнул. — В гостинице «Ялта» проживает Григорий Распутин. Ежедневно он наведывается к Вашему Величеству. Это обстоятельство вызывает раздражение не только среди обывателей, но и в рядах местного духовенства. Позвольте попросить вашего соизволения на принятие некоторых мер… Я имею в виду административную высылку.
Аромат турецкого табака наполнил комнату. Царь не проронил ни слова. С сосредоточенным видом он выравнивал в один ряд настольные приборы: серебряные часы, пресс-папье, перочинный ножик для оттачивания карандашей, книжную разрезку… Затушив нервными толчками папиросу, Государь отодвинул пепельницу, поднялся из-за стола и подошел к окну. Не отрывая взгляда от раскинувшегося до самого горизонта моря, он спросил:
— Это все?
— Да, Ваше Величество.
— Святой старец человек свободный. Он сам волен решать, где ему находиться. — Монарх повернулся к Думбадзе. — Я распорядился передать пасхальные подарки вашим детям — всем, независимо от возраста.
— Благодарю вас, Ваше Величество. Разрешите идти?
— Всего доброго, Иван Антонович.
Генерал прикрыл за собой дверь и, шагая к выходу, пытался избавиться от возникшего сомнения в правильности избранного им поступка. «Ничего, потомки рассудят», — успокоил он себя, спускаясь по мраморной лестнице дворца.
19
Старец
В тот самый момент, когда мучимый догадками судебный следователь Лепищинский бросился на поиски библиотекаря, Клим Пантелеевич Ардашев ехал в «Руссо-Балте» в гостиницу «Ялта». Рядом с ним восседал некий господин с бритым лицом, представившийся Ароном Симановичем — секретарем Григория Распутина. Еще вчера вечером, придя с «экскурсии» по Мордвиновскому парку, присяжный поверенный получил от портье запечатанный конверт, в котором в самой вежливой форме была изложена просьба о личной встрече с Григорием Распутиным. Аудиенция предполагалась в гостинице «Ялта» в десять утра. Секретарь старца обещал прибыть за пятнадцать минут до рандеву.
Откровенно говоря, большой радости от предстоящего знакомства адвокат не испытывал. «Допустим, этот Распутин мне неприятен, — мысленно рассуждал Клим Пантелеевич, — ну и что с того? Добавлю в свою коллекцию персонажей еще одного отрицательного героя. Глядишь, и выплывет в будущем романе. Надо использовать пресловутое «правило лимона»: если от кислоты сводит оскоминой скулы — посыпь дольки сахаром и съешь их с удовольствием».
У парадного входа стояло несколько полицейских пролеток и больничная карета. Два санитара — один толстый, другой тощий — с трудом несли носилки, закрытые серой больничной клеенкой. «Ну что, мистер Борнхил, — усмехнулся про себя Ардашев, — на этот раз вы проиграли. Но ничего не поделаешь, такова наша с вами судьба. Сегодня вас перехитрил я, а завтра и меня кто-то отправит к праотцам. Как говорится, еvery bullet has its billet[6]».
Номер, который снимал Распутин, располагался на втором этаже. Сопровождающий Ардашева человек постучал в дверь с цифрой «12» и, услышав одобрительный возглас, пригласил войти.
Перед Климом Пантелеевичем возник простой русский мужик с густой, неухоженной бородой. Его длинные, расчесанные на прямой пробор волосы спадали на плечи, и от этого он походил на монаха. Большой открытый лоб, свето-серые глаза, сидевшие глубоко, прямой мясистый нос и острый пронзительный взгляд встретили присяжного поверенного у самого входа. Он был одет в лиловую шелковую рубаху с поясом, английские полосатые брюки, заправленные в высокие хромовые сапоги-бутылки. В комнате невыносимо пахло ваксой.
