Семьдесят два градуса ниже нуля - Владимир Маркович Санин
– Плов, – оскорбленно поправляет Гвоздь.
– Разумеется, плов, – соглашается Надя. – Алексей Игоревич, поскольку вы улетаете, позвоните, пожалуйста, моему шефу, – она пишет на листке номер, – и разъясните, почему я могу задержаться.
– Улетаю? – удивился Алексей Игоревич.
– Разве вам не звонили? Пять минут назад Мурат просил меня вас предупредить, чтобы вы были готовы. За вами выслали вертолет.
– Какая нелепость! – Алексей Игоревич неприятно поражен. – Вы уверены, что речь шла обо мне?
– Абсолютно.
– Поразительная нелепость… – Барабанная дробь пальцами по столу. – Отправьте-ка лучше своих героев в гипсе.
– Если бы за мной послали вертолет… – мечтает Гвоздь.
– …с милицией, – тихо подсказывает Рома.
Телефонный звонок.
– Меня нет! – предупреждает Алексей Игоревич.
– Академик у тебя? – Это Мурат.
– С чего ты взял?
– Не валяй дурака, он выходил из «Актау» с тобой и Анной Федоровной.
– Он просто клянчил у мамы свою любимую книгу.
– Какую там, к черту, книгу?
– «Капитана Сорвиголову», в академической библиотеке она вечно на руках. Убежал куда-то читать.
– Я прошу…
– Только после него, неудобно забирать, академик все-таки.
– Убью! – рычит Мурат. – За ним спецрейс, важное заседание из-за него откладывают, государственный человек, понял? Чтобы через пятнадцать минут был на вертолетной площадке как штык!
– Мурат, я десять раз тебя просил, чтобы никаких вертолетов в Кушкол не посылали, лавины слишком…
– Приказ сверху – сверху! – соображаешь? Не празднуй труса, летит сам Захаров, я его предупредил, чтоб держался южных склонов. Так через пятнадцать минут!
– На этом заседании, – жалуется Алексей Игоревич, – я нужен просто как голосующая единица, один начальничек защищает докторскую, это теперь очень модно. Между тем мне крайне любопытно проследить за вашими лавинами, в последние дни я почитал кое-какую литературу и прикинул, как к их изучению подключить лазеры и даже спутники. Кстати говоря, небольшую группу я готов для начала организовать при своем институте, при своем – потому, что легче будет обойти бюрократические рогатки.
– Но ведь это замечательная идея! – пылко восклицает мама. – Лавиноведение сделает гигантский шаг вперед!
– Я не закончил, с одним условием, – улыбаясь, говорит Алексей Игоревич. – Я и в самом деле с удовольствием перечитаю «Капитана Сорвиголову», у меня его лет сорок назад отобрал на уроке учитель физики.
Мама, как всегда, права, идея замечательная: со спутников можно будет получать информацию о формировании лавин по всему Кавказу! О такой удаче я и мечтать боялся. Уловив на лице ребенка живейший интерес, мама со свойственной ей энергией берет быка за рога.
– Считайте, что книга ваша, – великодушно обещает она. – А не будет ли у вас затруднений со штатами?
– Во-первых, – веско говорит Алексей Игоревич, – у каждого уважающего себя директора института имеется «заначка», и, во-вторых, у меня накоплен бесценный опыт борьбы с финансовыми органами. Знаете ли вы, что увеличить штат на пять-шесть человек иной раз бывает куда проще, чем уволить одного бездельника? Я допускаю, что вы не имеете представления о моих научных работах, но об «эффекте Введенского» должны знать. Когда несколько лет назад я принял институт, то обратил внимание, что во дворе, на прилегающих тротуарах скопилась вековая грязь. Между тем зарплату по сто двадцать рублей в месяц получали два дворника. Присмотревшись, я вызвал одного из них, дядю Колю, поговорил по душам, уволил второго и установил дяде Коле оклад двести двадцать рублей. Ого, как он замахал метлой! Финорганы с полгода бомбили меня параграфами и постановлениями, а я бил их фактами: идеальной чистотой и сэкономленными для бюджета двадцатью рублями. И я победил! И теперь, когда президенту коллеги жалуются на нехватку обслуживающего персонала, он ссылается на «эффект Введенского» и заставляет изучать мой опыт. Что же касается будущей группы…
– Летит, – прислушиваясь, сообщает Вася. – У-у-у…
– Ничего не поделаешь, Алексей Игоревич, пора, – говорю я. – Мы вас проводим.
«Дальше – тишина»
От вездехода Алексей Игоревич отказывается, ему хочется подышать свежим воздухом. Впрочем, до вертолетной площадки несколько минут ходу.
Мы идем и мечтаем о том, какой красивой может стать наша жизнь.
– Академика нужно ковать, пока он горяч, – свирепо шепчет Олег. – А вдруг он пошутил?
– Если пошутил, – Рома толкает меня в бок, – то не видать ему «россиньолов», так и скажи.
– «Требуй для всех понемногу, – советует Гвоздь, – и не забудь про меня!» Я имею в виду мой будущий персональный оклад.
Я и без их наглых подсказок рад был бы выпытать у Алексея Игоревича подробности, но он секретничает о чем-то с мамой и Надей, у всех троих хитрый вид, и влезать в их разговор мне не хочется. Лазеры и спутниковая информация! Кто мы сегодня? Шаманы и их дремучая паства, грозящие лавинам заклинаниями и обожженными на костре дубинами. А с лазерами и спутниками – ого, нас голыми руками не возьмешь! Во рту сохнет при мысли о том, что я окажусь хозяином настоящей лаборатории, где можно будет обработать, осмыслить и, наконец, привести в христианский вид целый сундук добытых нами материалов. Сегодня я слишком мало знаю, в лучшем случае – только то, что знают мои коллеги, и не могу, да и не считаю себя вправе осуществить мамину мечту – написать большую монографию о лавинах; а завтра – почему бы и не дерзнуть? Кто сказал, что Уваров всю жизнь обречен поставлять сырье, а не готовую продукцию?
И я тихо мечтаю о том, какой прекрасной может стать жизнь. Я не страдаю излишней доверчивостью, мой скромный жизненный опыт убедил меня в том, что ничто другое люди не забывают с такой легкостью, как свои обещания. Это даже не считается предосудительным – обнадежить клиента и напрочь забыть о его существовании, едва лишь он перестанет зудеть на ухо; наоборот, почтительное удивление и даже подозрение в том, все ли у него на месте винтики, вызывает человек слова, этот голубоглазый чудак, который пуще всего на свете боится прослыть трепачом. Таких нынче днем с огнем не очень-то найдешь, они старомодны и смешны, как пиджаки с ватными плечами и брюки паруса. Куда современнее мой друг Мурат: будь на месте Алексея Игоревича Мурат, я не поверил бы ему, поклянись он самой длинной и замысловатой клятвой, потому что знаю, что выполняет он обещания
