Малой кровью - Виктор Павлович Точинов

Там, в искореженной части вагона, из-под завала торчали голые босые ноги. Мужские, волосатые. Лейтенант? Или кто-то другой? Мальцев вспомнил кучу тряпок, лежавших в купе охраны — до крушения она явно была форменной одеждой, аккуратно повешенной на плечики. Значит, лейтенант. Спал после ночного дежурства и выскочил из купе, в чем был. Проверять, жив ли он, смысла не имело. Если даже жив, то сильно покалечен и скоро задохнется в дыму.

Перелезая обратно в купе, Мальцев примерно представлял, что здесь произошло, долго ломать голову не пришлось. Неприятности у охраны начались еще до того, как поезд сошел с рельсов. Капитана серьезно ранил, зацепив артерию, и в итоге прикончил осколок стекла из окна, выбитого взрывной волной. Больше тут нечем так пораниться. Лейтенант, разбуженный взрывами и резким торможением, увидел, что происходит с коллегой, бросился за помощью, скорее всего к проводнику за аптечкой, но далеко не убежал, — состав как раз полетел под откос. У истекающего кровью капитана хватило сил выбраться из купе, а потом силы закончились вместе с кровью и жизнью.

Больше о судьбе охранников Мальцев не задумывался. Стоило оценить свои перспективы, а они не вдохновляли.

Никакого плана у Мальцева не было (редкий случай!), действовал по обстоятельствам. До сих пор стояла задача проложить путь на волю, ее и решал, не отвлекаясь на мысли о самом ближайшем будущем. А теперь, когда дорога к свободе открылась, стало ясно: она, свобода, долгой не будет.

Где случилось крушение, он не знал, — но понятно, что до Москвы, до тайника с деньгами и документами, еще далеко. Есть ли шансы скрыться у израненного, едва держащегося на ногах человека в арестантской робе, понятия не имеющего, где находится? Правильный ответ такой — нет у него шансов. Ни единого.

Решение — рискованное, авантюрное, но всё же дающее надежду на успех — подсказала одна маленькая деталь, вернее, одно случайное совпадение: Мальцев и покойный лейтенант были примерно одного роста и схожей комплекции.

Он поднял с пола-потолка валявшуюся простыню, тщательно обтер руки от крови. И взялся за одежду лейтенанта.

Одевался долго. Любое самое простое занятие становится долгим и сложным, когда одна рука висит плетью и распухает буквально на глазах.

За это время в голове успели сложиться наметки плана. Выбраться на ближайшую автомобильную дорогу, остановить первую же машину. Водитель раненому офицеру госбезопасности не откажет, отвезет в ближайший райцентр, в травмпункт или в больничку. Удостоверение (данные из него он хорошенько запомнил) можно предъявлять смело — кровавое месиво, заменившее теперь Мальцеву лицо, сравнивать с любыми фотографиями бесполезно. А в больничке намотают на голову и лицо бинт, наложат шину на руку либо вправят вывих, вколют обезболивающее... В общем, более-менее поставят на ноги.

Дальше — на вокзал, где останавливаются идущие в Москву поезда, и присмотреть там пассажира подходящего возраста, едущего в столицу. Слишком долго использовать форму и документы лейтенанта нельзя ни в коем случае, — пусть даже вагон сгорит, но что в нем меньше останков, чем должно быть, все же поймут, и начнутся поиски, причем рьяные, носом землю рыть будут.

Значит, надо купить новую одежду (в бумажнике лейтенанта обнаружилась достаточная для этого сумма) и раздобыть новые документы, а их прежний владелец полежит где-нибудь в укромном месте, надежно связанный. Хотя едва ли получится связать кого-то одной рукой... Значит, полежит, надежно оглушенный. Пока его найдут, Мальцев снова сменит личину.

План-экспромт мог отправиться в утиль уже на самом первом этапе — если бы форма лейтенанта оказалась мала Мальцеву. Но китель оказался впору, а галифе даже чуть велики, пришлось затянуть брючный ремень на следующую дырочку, не на ту, что была разношена от постоянного употребления.

Мальцев почти не дышал, заканчивая перевоплощение в офицера-чекиста, купе все быстрее затягивалось едким дымом. Наконец закончил, выбрался наружу, вдохнул полной грудью свежий воздух. Шатаясь, сделал несколько шагов по травянистому склону... И понял, что переоценил остаток своих сил. Либо успел все-таки надышаться ядовитым дымом. Ноги не держали, подкашивались, он упал ничком, лицом в цветущие травы, запах их дурманил и казался прекрасным после удушливой вони.

«Вставай и иди!» — понукал себя Мальцев. Но организм команды мозга игнорировал, — похоже, исчерпал сегодня все резервы и запасы прочности. Встать не удалось, запредельным усилием он чуть приподнялся и снова рухнул лицом в траву, ее стебли щекотали, лезли в глаза и ноздри, но Мальцев этого уже не чувствовал.

День да ночь, сутки прочь, — днем учеба, а по ночам практика: бомбежки продолжались весь июль, хоть и не ежесуточно. Курсанты даже и не заметили, как на тридцать второй день войны подошел к концу срок их сборов. Иллюзий никто не питал, все понимали, что отправиться домой, в Куйбышев, распределиться и мирно работать инженерами удастся не скоро. В первую неделю имелась слабая надежда — вдруг всё останется в рамках ограниченного конфликта, как с Японией два года назад, когда обе страны использовали лишь малую часть своих сил и возможностей. Сводки с фронтов убили эту надежду на корню. Война шла на огромном фронте от Баренцева моря до Черного, шла с полным напряжением сил. Двум державам стало тесно на глобусе. Одна была обречена исчезнуть.

Сводки оптимизма не добавляли. Нет, в них не шла речь об отступлении, о занятых немцами городах — много говорилось об упорной обороне и успешных контрударах, о потерянных противником самолетах и танках, о подвигах, совершенных советскими танкистами и летчиками, артиллеристами и пехотинцами. Но все впечатление портила география. Места совершения подвигов и нанесения контрударов неуклонно сдвигались к востоку.

Большая карта Советского Союза и прилегающих стран — ее поначалу вывесили возле штаба и отмечали положение войск согласно сводкам — провисела меньше недели. Петренко приказал снять и убрать, слишком уж наглядной получалась картина быстрого продвижения немцев. А потом и названия городов стали появляться в сводках значительно реже. «Энская часть решительным ударом разгромила наступающего на город О. противника», — примерно так теперь звучали рассказы о совершенных подвигах, и закрадывалось нехорошее подозрение, что