Малой кровью - Виктор Павлович Точинов
Больше Мальцев не чувствовал ничего.
* * *В беспамятстве он пробыл недолго. Бомбежка закончилась, однако кровь, залившая лицо, не успела запечься, марала пальцы. Мальцев кое-как смахнул с глаз липкую кровавую пленку — левой рукой, правая на любые попытки ей пошевелить отзывалась резкой болью. Болело всё. Хотелось снова закрыть глаза и ничего не делать, будь что будет.
Вместо этого Мальцев тяжело заворочался, сполз с чего-то острого, впивавшегося в спину. Это был разбитый потолочный плафон из белого матового стекла. Судя по ощущениям, пара острых осколков плафона воткнулась в спину, и там осталась. Но Мальцев не смог туда дотянуться.
Пол теперь стал потолком — вагон стоял вверх колесами с легким креном. Даже не стоял, валялся под откосом, поправил себя Мальцев. Он бросил взгляд на окно. Стекло раскололось на несколько частей, но они оставались на месте, удержанные армирующей сеткой. Захотелось иметь такую же сетку у себя внутри, Мальцев чувствовал, как буквально разваливается на части.
Решетка тоже оказалась на месте, хотя несколько деформировалась. Возможно, теперь ее можно было отломать без инструментов, но Мальцев не чувствовал в себе сил этим заняться.
Неужели он так и выглядит, долгожданный шанс? Возможно... Вопрос в том, что с охранниками, никаких звуков из их купе не доносилось.
Он медленно, в несколько приемов, перевернулся, посмотрел на дверь. Она (о, чудо!) оказалась приоткрыта — так, что образовалась широкая щель. Зрелище это так взбодрило Мальцева, что он сумел встать. Левая нога болела, но, похоже, ничего серьезнее ушиба с ней не произошло, ходить сможет. А вот с рукой беда, перелом или сильный вывих. Правые ребра если даже не сломаны, то по меньшей мере треснули. На такие мелочи, как сломанный нос и два шатающихся передних зуба, не стоило обращать внимание.
В той части купе охраны, что можно было рассмотреть через щель, Мальцев не увидел ни лейтенанта, ни капитана. Зато видно было, что настежь распахнута дверь, ведущая в коридор вагона. Сбежали? Странно... Казались на редкость дисциплинированными.
Или им досталось еще сильнее, чем Мальцеву, и лежат сейчас без сознания, а то и мертвые в той части купе, что не просматривается?
Не раскрыв до конца дверь, это предположение не проверить. Но она ни в какую не желала откатываться дальше, заклинилась намертво, — направляющие, по которым скользили ролики, были деформированы. Ловушка лишь приоткрылась, поманила волей, но выпускать не желала.
Хуже того, из-за двери явственно тянуло горелым, прямо натуральный дымок ощущался. Разбомбленный и сошедший с рельс поезд горел. Если не одолеть либо дверь, либо оконную решетку, то можно превратиться в рождественского гуся, запеченного в духовке.
Он снова навалился на дверь изо всех сил, та скрежетнула, продвинулась на пару сантиметров и дальше не пошла. Еще два раза по столько — и можно попробовать просочиться.
Увы, дальнейшим усилиям дверь не поддалась.
Мальцев сменил тактику. Уперся спиной в край дверного полотна (спина, пострадавшая от осколков плафона, бурно возражала), здоровой рукой в диван, свисавший с пола, ставшего потолком. Здоровую ногу тоже задействовал, точкой опоры для нее стал выступ стены.
И-и-и — раз!
В глазах потемнело. Всё тело пронзила такая боль, что прежняя на ее фоне казалась легкой разминкой. На секунду-другую Мальцев, похоже, выпал из сознания, и не понял, насколько успешной стала попытка.
Когда темнота перед взором рассеялась, он увидел: дверь сдвинулась еще немного, но дальше не пойдет, хоть что делай, хоть костьми рядом с ней ложись. Мешал изгиб направляющей.
Мальцев примерился к щели. Узко, но должен протиснуться. Иначе — роль рождественского гуся, только гусей не принято запекать живьём.
Он разделся догола, пропихнул одежду в щель, — понимал, что может не хватить считанных миллиметров. Пожалел, что нет какого-нибудь масла или жира, чтобы натереть тело. Затем вдруг вспомнил о флаконе с жидким мылом, стоявшем в него в санузле. Мыло подошло бы не хуже масла, но дверь в санузел тоже заклинило, лишь зря потерял толику времени, пытаясь ее отодвинуть.
Протискивался Мальцев, казалось, целую вечность. В какой-то момент застрял, ни туда, ни сюда. А запах дыма стал сильнее. Скорее всего, пожар добрался уже до дальнего конца их вагона. И это обстоятельство сработало лучше масла или жидкого мыла. Словно органы внутри сжались от перспективы быть изжаренными, уменьшились в размерах, — еще одно усилие, и Мальцев оказался снаружи.
У-ф-ф...
Охранников в купе не было, ни живых, ни мертвых. Однако тут и там виднелись кровавые пятна, свидетельствуя: кто-то из двоих пострадал в крушении, а то и оба.
Но самое главное — здесь можно было покинуть вагон. Окно в купе охраны не имело ни решетки, ни армирующей сетки, и лишилось стекла, лишь несколько острых осколков торчали из рамы хищными клыками.
Снаружи был виден круто уходящий вверх травянистый склон железнодорожной насыпи, полностью перекрывший обзор. Хотелось немедля подхватить свою одежду — и нырнуть туда, на волю. Мальцев сдержался. Надо сначала понять, что с охраной, не то в спину могут полететь пули. А в его нынешнем состоянии ни в прятки, ни в догонялки толком не сыграть.
Он выглянул в коридор, затем вылез туда, перебравшись через высокий порог, в который превратилась теперь часть стены между дверью и бывшим потолком. Делал всё через боль, через «не могу». Голова кружилась, подташнивало все сильнее, — дело не обошлось без сотрясения мозга. Сломанный нос продолжал кровоточить, и Мальцев регулярно сплевывал кровь, собиравшуюся во рту.
Капитан лежал неподалеку, в нескольких шагах. Что он мертв, было видно с первого взгляда. Кровью залита форма и вообще все вокруг, не может оставаться живым человек, потерявший столько крови. Источником смертельного кровотечения стала большая резаная рана на горле.
Их сдвоенное купе находилась в самом конце вагона, Мальцев подумал, что только из-за этого еще жив. С другой стороны, где находилось служебное купе проводника, на вагон словно бы обрушилась исполинская кувалда, сжатая в великанских руках, смяла и раздавила. Коридор там перестал быть коридором, даже ползком не
