Станислав Гагарин - Три лица Януса
Кранц встряхнул головой.
- Русский? - спросил он. - Давно здесь лежать?
Кранц говорил на ломаном русском языке.
- Три недели, - сказал человек по-немецки.
- Рука? - Кранц осторожно дотронулся до левой руки человека.
- Уже лучше. Донесешь на меня?
Старик отрицательно качнул головой.
Кранцу трудно было объяснить, почему он так поступил. Все-таки лежащий перед ним человек считался его врагом. Может быть, именно он убил его сына на далекой Волге! А может быть, сын Кранца находится в плену и жует. сейчас кусок хлеба, поданный ему русским крестьянином?! И все-таки очень опасно скрывать русского военнопленного. Но его ведь, этого парня, обязательно расстреляют, если Кранц сообщит о нем наглецу целенлейтеру. Старик до сих пор помнит выстрелы в баронском лесу. А что, если он из тех!.. А сейчас русские у ворот Пруссии. Наверно, правильно сделает Кранц, выручив их соотечественника и передав его им целым и невредимым... А если его самого выдадут гестапо...
Конечно, это весьма произвольный анализ размышлений старого Кранца трудно развернуть весь клубок мыслей, мелькнувших у него в голове. Но старик уже утвердился в своем решении выручить этого русского и, пододвинув сухарь с ветчиной к его руке, спросил:
- Как твое имя?
- Август, - ответил русский. - Август...
Когда раздались первые выстрелы. Август Гайлитис, стоявший во втором ряду военнопленных, почувствовал тупой удар в голову. Он покачнулся и рухнул в яму, вырытую только что собственными руками.
В этот момент вторая пуля эсэсовского автомата пронизала мякоть руки, но оглушенный капитан Гайлитис боли уже не чувствовал.
Еще после первых бункеров, устроенных в самых укромных уголках Восточной Пруссии командой из русских военнопленных, Гайлитис предвидел подобный исход операций: гитлеровцы не оставляют свидетелей.
Двойственность положения мучила Августа Гайлитиса. В команду, отобранную в концлагерях Кенигсберга, он попал совершенно случайно: налетел на прибывшего за людьми штурмфюрера и чем-то привлек его внимание. Начальник не хотел расставаться с искусным мастером, прекрасным механиком. Но спорить с помощником самого оберштурмбанфюрера Хорста, требовавшим именно этого русского, начальник не решился.
Август Гайлитис находился в лагере со специальным заданием организовать подполье, направлять соответственно его работу, обеспечивать связь с советскими разведчиками, действующими на территории Восточной Пруссии и прилегающих районов Латвии, Белоруссии и Польши. Основная его деятельность должна была развернуться в тот период, когда войска Красной Армии перейдут границу и начнут операции по ликвидации восточнопрусской группировки вермахта.
И вот чудовищная случайность... Первой была мысль о побеге. Но ее быстро пришлось оставить: охрана не спускала глаз с военнопленных. Впрочем, очень скоро Гайлитис отказался от первоначального плана и по другой причине. Стало ясно, для какой цели готовят гитлеровцы лесные бункеры. И Гайлитис решил выждать, чтобы иметь возможность получить, как говорится, из первых рук важнейшую информацию о расположении тайников. А уж потом бежать.
Капитан Гайлитис просчитался во времени. Его группу решили ликвидировать раньше, чем он предполагал. А к побегу все было готово.
...Ватное одеяло укрывало с головой. Растаявший снег насквозь пропитал его, и одеяло тяжело придавило все тело. Он подумал, что надо вставать на службу, совсем не удивляясь тому, что спит на снегу, хотел отбросить промокшее одеяло рукой, и боль заставила его очнуться.
Пролежи Гайлитис в братской могиле еще полчаса, и тогда уже ничто не спасло бы Августа. Целенлейтер Ганс Хютте по приказанию фон Дитриха прислал в лес фольксштурмовцев - они должны были заровнять могилу и укрыть всяческие следы.
Первые сутки Август Гайлитис пробыл в этом лесу. Ночью сделал вылазку в близлежащее баронское имение, но съестного добыть не смог и только разжился чистой простыней, которая пошла на перевязку. Не ел капитан Гайлитис двое суток, а потом случайно наткнулся на тайник старого Кранца.
...Старик навещал своего подопечного через день-два. Он приносил ему пищу, постепенно заменил Гайлитису всю одежду, перевязал руку... Первые дни они почти не разговаривали. Потом старик принялся задавать капитану вопросы. Август Гайлитис очень осторожно рассказал обо всем, пытаясь в свою очередь нащупать позицию старика и понять его поведение. Но вытянуть что-нибудь из Кранца было довольно трудно. Задавая вопросы, сам он больше отмалчивался.
Рука подживала, но Гайлитис хандрил. Его мучила бездеятельность, неизвестность и двусмысленность своего положения. Здоровенный парень, коммунист, организатор подпольного движения Сопротивления в фашистских концлагерях, разведчик, черт возьми, отсиживается в тайнике, словно какой-нибудь дезертир. Но куда пойдешь, если до Кенигсберга сотня километров, на дорогах эсэсовские посты, в деревнях жандармы и нацистские ищейки, а у него никакого аусвайса.
Есть, правда, солидная явка в самом Кенигсберге, у Фишера, на самый крайний случай оставлена. Но до нее надо добраться так, чтоб тебя не сцапали по дороге. А что, если...
- Проезжаем мимо владений Генриха Махта, того "философа", с которым мы встречались в "Блютгерихт"... Вы помните его, Вернер? - сказал Фридрих фон Герлах, когда они пересекли окружную дорогу и машина вырвалась на гладкий асфальт шоссе, ведущего в Прейсиш-Эйлау. - Вот там, справа, форт "Кёнитц". Генрих на "Кёнитце" комендантом... Простите меня, Вернер, - продолжал он, но старый год позади, а у нового нет ничего, что могло бы обещать нам забвение.
- Вы хотите забыться, Фридрих?
- Это не те слова, Вернер. Нельзя забыться, если нечего забывать и вспоминать тоже.
- Откуда такой пессимизм, дорогой Фридрих? Мы еще не знаем всех возможностей, которыми располагает наш фюрер, и...
- Бросьте, Вернер... - Фон Герлах устало откинулся на сиденье и резко увеличил скорость машины. - Я ведь не Генрих Махт, Вернер, и не майор Баденхуб, - сказал он после минутной паузы. - Не надо со мной так... - Он улыбнулся и, не отрывая глаз от дороги, тихо проговорил: - Да и вы, Вернер, не такой уж ортодокс, каким пытаетесь казаться.
Гауптман пожал плечами.
- Впрочем, это ваше дело, - продолжал Фридрих. - Для меня вы всегда были настоящим человеком, ибо я имел возможность в этом убедиться.
Он сбросил газ, машина замедлила бег и въехала в Людвигсвальде.
...Приглашение навестить дядю фон Герлаха Вернер получил вскоре после рождества Христова. Барон Карл фон Гольбах жил в своем старом поместье неподалеку от Прейсиш-Эйлау, никуда не выезжая вот уже несколько лет. Обладатель больших земель, крупных предприятий по переработке сельскохозяйственного сырья, барон прослыл немалым чудаком. грубияном и вообще опасным человеком, позволяющим себе отпускать такие замечания в адрес ближайшего окружения фюрера, что у правоверных немцев волосы поднимались дыбом. Но старику все это сходило с рук. Он был знатен, богат и являлся одним из самых почетнейших представителей элиты прусского юнкерства.
