Том Шервуд - Призрак Адора
Вошёл, невдалеке от двери встал, не снимая треуголки, окинул взглядом напряжённые, бледные лица. Луис сидит с краю, ближе всех ко мне. Дальше, наискосок и напротив – она. Она. Когда я позволил себе некоторым образом пошутить с Луисом, произнеся непонятное для него “потерявшийся ангел”, то сам не подозревал, насколько был прав. Лицо прекрасного человека. Вот это то слово. Не девочки, не ребёнка, не женщины. Человека. Как я тебя понимаю, Луис! Это – Друг. Настоящий, вечный, верный. Любимый на все времена. Такие лица встречаются иногда у наших английских женщин. Тот редкий тип, который помимо терпения и преданности несёт с собой чарующий мир красоты и уюта. Эвелин в юности. И волосы точно такие. Тяжёлые, тёмные. Нет, папаша. Я не позволю тебе выдать её за дворянчика с деньгами. Уж если сегодня бал небывалых чудес, то я на нём – церемониймейстер.
А папаша, сидевший во главе стола, приподнимался как раз со своего места, вслушиваясь в бормотание склонившегося к нему Бэнсона. Вот и хорошо. Есть возможность ещё раз взглянуть на ангела, не замечающего пока своей судьбы. Ну Луис, чилиец, пришелец! Как это получается, что на всей земле самые прекрасные из аристократок выбирают конкистадоров [12], пассионариев [13]? Огромные, карие, бархатные глаза. Скорбный рот. На щеках – две дорожки от слёз. Значит, Луис сообщил уже об отъезде. Может быть, поэтому его и пригласили к столу – раз уж неудобный друг дочери перестаёт быть опасным – почему бы не проявить снисходительность и доброту души напоследок! Как бы то ни было – а он за столом. Именно этого я и желал.
Тем временем её отец и Бэнсон появились из соседней комнаты, вынесли стул, поставили позади меня. Я кивнул, отправил треуголку в руки хозяина, снял и подал Бэнсону плащ. Непроизвольно охнул кто-то за столом: шевельнул восьмью щупальцами бриллиантовый осьминог. Потерпите, родные мои, судьба этих двух человечков стоит вашего страха.
Я утвердил трость между расставленных, с золотыми пряжками, туфель, дождался, когда Бэнсон проводит хозяина к его месту и кивнул:
– Представьте меня.
Бэнсон выпрямился, набрал в грудь воздуха и, вздёрнув подбородок, продекламировал:
– Лорд королевской тайной полиции.
За столом отчётливо послышался полувздох-полустон, звякнуло блюдце, и я поспешил заговорить.
– Разумеется, имя при такой должности не называется. Поэтому обращайтесь ко мне просто “милорд”.
И, поспешив одарить и ободрить женщин улыбкой, обратился к Луису:
– Что ж вы, молодой человек. Приходится разыскивать вас по всему городу. Беспокоить почтенных людей…
– О Луис, Луис! – с отчаянием прозвенел вдруг серебряный колокольчик. – Что же ты натворил?
Девушка встала со стула, прижала руки к груди, вонзила опалённый болью взгляд в моего случайного друга.
– Что это? – я изобразил озадаченность. – Молодой человек вам небезразличен, миледи?
Она не просто ответила. Она обошла стол, встала в двух шагах от меня и, зажимая бьющееся сердце, заговорила.
– Милорд… Умоляю вас, выслушайте меня, милорд!
(Ничего бы не пожалел я сейчас за возможность подать ей знак, за возможность уменьшить и развеять страдание влюблённой души. Но проклятая роль требовала равнодушия и покоя.)
– Мне было девять лет, когда я впервые увидела его. Наши родители были дружны, и мы виделись каждый день… Я звала его Лу, и он называл меня Лу… Он делал мне кораблики из скорлупок грецких орехов! Хотя нет, это не нужно… Послушайте, послушайте меня, милорд! Когда пришла пора становиться взрослой, я уже знала, что выбор супруга у меня крохотный: либо Лу, либо наш фамильный склеп. И он ко мне относится так же! Но мой милый отец… Мой отец – он считает, что лучший муж мне – это богатый дворянин. Для продолжения рода… И что-то там ещё… Мой прадед был пэром Англии! И отец… Он запретил нам видеться! А Лу… То есть Луис, он всё время хотел стать богатым, и прославиться, и получить титул… И конечно же, только поэтому он что-то натворил, верьте мне, милорд, он не преступник!
Что мог сказать я в этот миг? Как тяжело и страшно, оказывается, вершить чужие судьбы! Я встал и произнёс:
– Позвольте, миледи, вашу руку.
Стараясь не смотреть на её выкатившуюся стремительную слёзку, я подхватил тонкую, безвольную руку, положил её в сгиб своего локтя и двинулся к дальнему краю стола, к бледному, с бакенбардами, как у Уольтера Бигля, отцу. Мы приблизились, и он встал.
– У вас прекрасный отец, миледи, – твёрдо сказал я, отважно глядя ему в глаза. – Именно на таких мудрых и честных людях держится наша Англия! Вы ведь виг, если не ошибаюсь?
– До края ногтей! – с жаром воскликнул он, стремительно багровея.
Анна-Луиза покачнулась. Я сильно, намеренно сильно прижал её локоть к своему боку.
– Прекрасно! Возможно, что мы ещё поговорим с вами об этом. Ну а пока я бы хотел вспомнить о цели своего визита, а заодно развеять некоторую неопределённость.
Я отступил, оставив дочь с отцом, подошёл и положил руку на плечо Луиса.
– Этот человек – не просто служащий адмиралтейства. Он – лучший работник моего ведомства в Бристоле и, не побоюсь этого слова, достояние Англии.
Единый, изумлённый вздох за столом. А я неудобно переступил – и вдруг страшной болью прострелило в ноге. Я подошёл к окну, быстро достал и проглотил шарик опия. Повернулся и, собравшись с силами, изобразил что-то вроде улыбки. Сказал, обращаясь к бедной девушке:
– Сейчас вам лучше сесть, миледи.
И вот, она села – рядом с отцом, и тогда я продолжил:
– Вы никуда не едите, Луис. (Короткий, едва слышимый стон.) Вместо вас еду я. Сам. И одно это говорит о том, какую работу вы проделали!
Тут я не удержался. Я вытащил и потряс в воздухе исписанными листами – сообщением о людях с “Хаузена”.
– А что, – я замер с поднятой рукой, как будто внезапно о чём-то подумал. – Как человек Луис вас устраивает?
(Пристальный взгляд в сторону обладателя бакенбардов.)
– Безупречный молодой человек, – честно сказал отец Луизы.
– Так если бы у него были состояние и титул…
– Да, милорд, твёрдо ответил он, – я отдал бы за него дочь. Но интересы Англии и нашего рода…
– Интересы Англии представляю здесь я. И уж поверьте, кое в чём они совпадают с интересами вашего рода. Какое, по-вашему, состояние определяет богатого человека? Давайте попросту, без манер, у меня уже крайне мало времени.
– Без годового дохода? Одной суммой? – деловым тоном спросил он.
– Без годового дохода. Одной суммой.
– Пятнадцать тысяч фунтов.
Снова стон и коротенький всхлип.
– Не кажется ли вам, что это знак свыше? – торжественно произнёс я и кивнул Бэнсону, и порадовался, как я угадал.
