Луи Буссенар - Капитан Сорвиголова
ГЛАВА 1
Еще одно сражение. — Форма цвета хаки. — Хаки как явление. — Снова шотландцы. — «Роер» Поля Поттера. — Белые шарфы. — Двенадцатый, — Человек чести. — Смерть храбреца. — Поражение. — Упрямство. — Псалом. — Пророчество.
Под Кимберли стояли обе армии — буров и англичан. Их столкновение было неизбежно. Лорд Метуэн[71] готовился освободить город, осажденный войсками Кронье[72], тот же был намерен непоколебимо защищать свои позиции.
Регулярная армия англичан, точно так же, как и добровольческая армия буров[73], спешно заканчивала последние приготовления к бою. Над обоими лагерями нависла зловещая тишина, всегда предшествующая урагану сражения.
Буры, эти сознательные противники наступательной стратегии, все свои надежды возлагали на оборону. Надежно укрытые скалами, холмами, пригорками и окопами, они спокойно поджидали англичан, внимательно следя за их передвижением.
И все же добровольцы были немного сбиты с толку. Их противников словно подменили. Куда девались белые каски, султаны на шлемах, яркие мундиры и кожаная амуниция! Как сквозь землю провалились медные и жестяные воинские побрякушки. Не осталось и намека на яркую окраску: ни следа белого, черного или другого резкого цвета. Тусклый, блеклый строй английской пехоты двигался на буров широкой громадой. Что бы это значило?
Фанфан, лежа рядом с Сорвиголовой, метко охарактеризовал эту странную перемену во внешнем облике армии противника:
— Можно подумать, что англичанишки выкупались в патоке. А, хозяин?
Сорвиголова рассмеялся и ответил:
— Они получили форму хаки.
— А что это такое? Растолкуй, если можешь, пока не началась потасовка.
— Ну что ж, слушай. Англичане, желая стать как можно незаметнее для слишком уж зоркого глаза наших друзей буров, ввели новую форму цвета не то ржавчины, не то испанского табака. Этот тусклый цвет диких каштанов почти сливается с землей, благодаря чему войска, находящиеся на большом расстоянии, становятся невидимыми. Тем более что у них решительно все окрашено в цвет хаки: шлемы, каски, куртки, брюки, ремни, ранцы, ножны сабель и штыков, одеяла, футляры полевых биноклей, фляги, гетры и патронташи. Поэтому, куда бы ты ни направил взгляд, он всюду встретит однотонную тусклую окраску, ничто не бросается в глаза.
— Славно придумано! Но раз уж господа англичанишки занялись этим, почему бы им не разукрасить себе заодно руки и лица? Вот был бы маскарад, сударь ты мой!
— Ты воображаешь, что шутишь? Не знаю, дошли ли они действительно до того, чтобы красить лица и руки, но в санитарном поезде рассказывали, что белых и серых коней перекрашивают в хаки.
— А почему бы не выкрасить и полковых собак? Тогда хаки стал бы национальным цветом англичан.
Национальным цветом? Да, это верно! Фанфан был прав. Превратив армию в одно тусклое пятно, хаки обесцветил и всю английскую нацию. В каких-нибудь несколько дней он стал символом крикливого, грубого, агрессивного и кровожадного империализма.
В гражданской сфере этим цветом прежде всего завладела мода. Женщины нарядились в платья цвета хаки. Ленты, занавески, белье, кошельки, табачные кисеты, носовые платки — все окрасилось в цвет хаки. Газеты, выпущенные на бумаге хаки, выдерживали десятки изданий. Их листки развевались над ликующей толпой, как развернутые знамена. Нищие, одетые в отрепья хаки, собирали прямо-таки золотую дань.
Потом буйно разрослась литература хаки. Ибо разве не хаки вся эта писанина, до безумия возбуждающая британский шовинизм, сводящая с ума великую английскую нацию и пытающаяся доказать ей, что двести пятьдесят тысяч ее солдат, побитых и посрамленных двадцатью пятью тысячами бурских крестьян, — лучшие в мире войска!..
Хаки стал также символом теперешнего правительства и останется им и у правительства завтрашнего дня, ибо выборы будут проходить под знаменем хаки. У Йорка была белая роза, у Ланкастера — алая[74], у Чемберлена — цвета хаки.
Для упрочения славы Великобритании хороши все средства! Нельзя, однако же, сказать, чтобы дебют нового национального цвета под Кимберли был слишком славен.
Генеральное сражение еще не началось, но прелюдия, предшествовавшая ему, оказалась поистине величественной. Откуда-то издалека, из-за линии горизонта, английские пушки, со стволами и лафетами цвета хаки, выплюнули несколько лиддитовых снарядов.
Буры не отвечали: безмолвствовали «Длинный Том» и другие пушки из Крезо[75], «максимы»[76] и даже обычно говорливые винтовки. Но неожиданно над их окопами зазвучал хор низких мужских голосов и поплыла плавная, торжественная мелодия. Постепенно присоединялись все новые голоса. Пение крепло, ширилось и, разливаясь все дальше и дальше, донеслось до английских линий.
Стоя прямо, со шляпой в правой руке и ружьем — в левой, буры, не обращая внимания на град снарядов, исполняли псалом своих предков-гугенотов[77], взывая о помощи к богу-воителю.
Со стороны противника раздалась в ответ столь же торжественная и протяжная мелодия, величавостью своей напоминавшая религиозное песнопение. То был государственный гимн в честь британской владычицы, от слишком частого и громкого воспроизведения которого со времени воцарения в Англии хаки охрипли все глотки в Соединенном Королевстве. Выводившееся пятнадцатью тысячами военнослужащих лорда Метуэна «Боже, храни королеву» производило ошеломляющее впечатление. Даже самые обыкновенные слова приобретали в устах солдат-агрессоров угрожающий характер.
Но буры, спокойно нахлобучив на головы шляпы, уже затаились в боевых укрытиях. Наступил роковой миг: сейчас произойдет столкновение.
Лорд Метуэн со свойственным ему высокомерным презрением вельможи и вояки решил атаковать буров с фронта, не сомневаясь в том, что его отлично вымуштрованные и закаленные в боях войска в два счета вышибут с позиций темное мужичье, весь этот недисциплинированный, необученный сброд, лишенный опытных командиров.
— Вперед! Ша-a-гом марш!
Взмахнув саблями, офицеры повторили приказ. Горнисты протрубили атаку, а волынщики, прижав к губам мундштук своего инструмента, заиграли народный напев. Сегодня еще раз, и более чем когда-либо, противник оказался вынужденным бросить на первую линию огня шотландскую пехоту.
Но неужели это те самые воины, которые еще недавно красовались в своей живописной форме? Куда девались их красные кители? А кильты, эти знаменитые шотландские юбки в разноцветную клетку? А чулки с отворотами? А белые гетры и башмаки с пряжками? Все заменил хаки. Славный сын гор превратился в невзрачного солдата, одетого в мундир, брюки и гетры цвета дикого каштана. На смену яркому пледу пришло одеяло цвета лошадиного помета. Единственным воспоминанием о костюме, которым он так гордился, служил большой, окаймленный мехом кожаный кошель, висевший, словно сума нищего, у него на животе.
