Луи Буссенар - Капитан Сорвиголова
«Бедные буры!» — с грустью думал Сорвиголова, глядя на всю эту мощь, на огромное скопище людей. Тут, как нигде, чувствовалась железная решимость врага победить любою ценой, даже если бы для этого пришлось пожертвовать последним золотым и последним солдатом.
Чтобы обеспечить безопасность движения, специальные воинские части охраняли железнодорожные пути, вдоль которых повсюду виднелись сторожевые посты, окопы, редуты для защиты виадуков, мостов, туннелей и станций. В целом это была прекрасно продуманная система неприступных укреплений.
— Сколько же тут солдат! — забывшись, прошептал Сорвиголова, но голос миссис Адамс вывел его из раздумья:
— Жанна, сходите за чаем!
Жанна?.. Ах да! Ведь он все еще служанка у старой леди.
В санитарном поезде жизнь протекала как на корабле. Персонал ел, пил и спал, не выходя из вагона. А лже-Жанне по-прежнему приходилось прислуживать хозяйке.
Впрочем, не такое уж это было тяжелое бремя. Миссис Адамс не отличалась требовательностью, к тому же все необходимое находилось под рукой. Старуха совсем ушла в свое горе. Снедаемая тоской и тревогой, она целые часы проводила в молчании. Ей казалось, что поезд совсем не двигается. Каждую минуту она спрашивала себя: «Успею ли?»
А между тем состав несся с поразительной скоростью: двадцать пять миль в час, более сорока километров! Просто чудо в условиях войны. До железнодорожного узла Де-Ар он прошел более восьмисот километров, не потеряв ни единого часа.
Но тут с графиком было покончено, и дальше приходилось идти наудачу: эшелон приближался к театру военных действий. До английской передовой оставалось еще около двухсот пятидесяти километров, но казалось, что образовавшаяся на путях плотная пробка никогда не рассосется.
Санитарный поезд, свистя, шипя, фыркая, то пробивался вперед на десяток километров, то отползал назад километра на два, чтобы потом снова пойти в нужном направлении и благодаря настойчивости и мастерству машиниста достигнуть наконец реки Оранжевой. Составу удалось проскочить через мост, и он продолжал свой путь с бесконечными предосторожностями, то и дело топчась на месте. Это начинало действовать на нервы. Создавалось впечатление, будто исполинская черепаха старается побить рекорд медлительности.
В Бельмонте стояли три часа. Все наспех проложенные саперами боковые пути были забиты вагонами. Но как только между двумя составами показался просвет, санитарный поезд проскользнул в него и со скоростью тачки, подталкиваемой инвалидом, с грехом пополам дотащился до Граспана.
Новая остановка, на этот раз на четыре часа! Опять протяжные свистки, лязг тормозов, выхлопы пара, внезапные толчки, рывки с места и прочие прелести. Все чаще попадались обугленные и изрешеченные снарядами станционные постройки, все сильнее подскакивали вагоны на исправленном кое-как полотне. Было с чего сойти с ума!
Но, пусть и медленно, поезд все же шел.
А вот и Моддер — река, известная теперь во всем мире. Между двумя крутыми берегами катила она свою красноватую муть — человеческую кровь, смешанную с охрой вельдта. Разрушенный бурами мост восстановили, и тоже на скорую руку. Поезд с огромными предосторожностями пробирался по шпалам. Теперь он был всего в восемнадцати километрах к северо-западу от укрепленного лагеря в Магерсфонтейне.
Недремлющее око командира разведчиков высматривало случай для побега. Доктор Дуглас расспрашивал всех встречных о своем друге. Старая мать, обессиленная тревогой, была не в состоянии произнести ни слова.
— Не слышали ли чего о капитане Адамсе? — кричал доктор проходившим мимо раненым офицерам.
— Нет.
— Адамс, артиллерийский капитан с четвертой батареи, — настаивал Дуглас.
— Знаем только, что батарея сильно пострадала, но о капитане ничего не слыхали.
Немного дальше — снова тот же вопрос и тот же ответ. Миссис Адамс рыдала. Бедная женщина в отчаянии: она постигла наконец оборотную сторону воинской славы, оплачиваемой кровью сыновей и материнскими слезами.
Навстречу попадались платформы с пленными бурами. Одни конвоиры пели иронические куплеты по адресу мистера Чемберлена и лорда Солсбери[70], другие горланили «Правь, Британия!», с которой чередовался гимн «Боже, храни королеву!». Солдаты словно жевали слова, выплевывая отдельные слоги, и, как пули, бросали в лицо пленникам относившиеся к Англии эпитеты «победоносная» и «прославленная». А те только пожимали плечами.
Эти песни причиняли душевную боль миссис Адамс, воинственные чувства которой, еще недавно столь пламенные, совершенно испарились во время скорбного пути.
Наконец они в Магерсфонтейне, в укрепленном лагере. Здесь, раскинувшись веером запасных путей, заканчивалась главная магистраль.
— Где Адамс?.. Кто знает, где капитан Адамс из четвертой батареи? — без передышки выкрикивал доктор Дуглас.
— Я знаю, — ответил вдруг один сержант. — Он ранен в грудь пулей навылет. Лежит в дивизионном госпитале, в Олифантсфонтейне.
— Благодарю! А как его состояние?
— Безнадежен. Может, уже и умер.
— Тсс… тише! Тут его мать.
Но несчастная женщина уже услыхала. Душераздирающий вопль вырвался из ее груди:
— Нет, нет, неправда! Мой Ричард… Его не могли отнять у меня! Идемте же к сыну!.. Скорее, доктор, умоляю! Вылечите его! Я знаю, ваше искусство способно творить чудеса, так спасите же мальчика!..
— Располагайте мною, миледи, — грустно ответил доктор. — Достану только коляску, и поедем.
Экипаж скоро нашелся. Это была санитарная повозка, которую предоставил в распоряжение доктора один из его собратьев по ремеслу.
Олифантсфонтейн находился в тридцати километрах, в часе пути. Доктор и миссис Адамс со служанкой добрались туда без помех. На высокой мачте над дивизионным госпиталем развевался флаг с красным крестом.
— Он тут… — чуть слышно прошептала миссис Адамс.
Опираясь на руку доктора, она в полуобморочном состоянии вошла в госпиталь. Сорвиголова все с теми же двумя саквояжами остался у входа.
До аванпостов буров — рукой подать, каких-нибудь два километра к северо-востоку, а возможно, и ближе.
Соблазн был велик.
Около госпиталя рыла копытами землю великолепная офицерская лошадь, привязанная недоуздком к столбу. Весь этот участок, отведенный для раненых, был почти безлюден. Искушение удрать все сильнее мучило Жана.
Из госпиталя донесся душераздирающий вопль. То миссис Адамс остановилась возле санитара, прикрывавшего простыней лицо только что скончавшегося раненого. Несчастная мать узнала своего сына, отнятого у нее войной, развязанной английскими биржевиками.
