Алексей Шкваров - Слуги Государевы
— Отец-то твой голову сложил на службе энтой — рыдала мать.
— Знамо судьба была такая, матушка! Указ царский сполнять нужно.
— Так мужиков лучше отдадим. Заместо тебя. — удержать пыталась.
— Дозвольте барыня я с Андреем Дмитриевичем поеду. — вмешался Афанасий.
— А тебе куда ж? — к нему обернулся Сафонов. — Тебе лет-то сколь? А в царевом указе сказано, если токмо чуть больше тридцати.
— Ничего, старый боевой конь им дела не испортит. — усмехнулся Хлопов.
— Поезжай, поезжай, Афанасий. — ухватилась за последнюю надежду матушка.
Андрей выбрал время и с Наташей попрощаться. Горевала сильно девушка. Чуть не плакала. Обнялись они и расцеловались в первый раз. Прижал ее Андрей к груди широкой. Платок сбился. Зашептал горячо в ухо:
— Наташенька, свет мой, цветочек мой лазоревый. Люба ты мне больше жизни. Дождись меня, ласковая моя. Сердечко ты мое.
И она плакала, в плечо уткнувшись. Приговаривала, сквозь слезы:
— И ты люб мне очень. Никого и никогда не полюблю. Ждать тебя буду милый. Сокол ты мой ясный. А посмотри вот… — отстранилась, всхлипывая, — два платочка вышила. С именами нашими. Ты один с собой возьмешь, чтобы помнить всегда, а другой со мной останется. На, возьми.
— Ох, ты моя голубка. — взял платочек, поцеловал и за пазуху спрятал. Поднял Наташу на руки, закружился с ней вместе.
Глава 9 В начале славных дел
В конце января царь выехал в Лифляндию. С ним Меньшиков, мудрый Головин, хитрый Лев Кириллович Нарышкин — дядя родной царя, расторопный Гаврила Головкин — постельничий, переводчиком взяли Петьку Шафиров, башковитый и языки знает, даром, что дед его евреем крещеным был. В конвое 24 солдата преображенца. Встретились с королем Августом в местечке Бирта, неподалеку от Риги.
Торговаться пришлось. Хитер канцлер литовский и фамилия скользкая, рыбья — Щука. Заявил гостям высоким:
— Наша бедная Польша и так разорена войнами беспрерывными. По последнему договору с Россией мы лишились своих прежних границ. Не угодно было бы вашему величеству возвратить половину хотя бы. Хоть бы Киев один.
Петр взъярился было:
— Это как вернуть?
Канцлер испугался, что попросил много. Заканючил:
— Ну не Киев, а хотя б заднепровские городки — Терехтемиров, Стайки, Триполье, Стародубье…
Головин умный вмешался:
— Ничего уступить без совета с гетманом Мазепой нельзя. Его величество силою городки отнимать от Украины не будет. А пока переговоры поведем с гетманом, так и время упустим.
Курфюрсту саксонскому и королю польскому Августу не хотелось спорить. Больше всего он хотел прибрать к рукам Лифляндию. Житницу шведскую сделать своей. Но хоть что-то с России получить надо.
— Корпус дадим. Тысяч двадцать. Пороху — десять тыщ фунтов. И денег по сто тыщ в год. И так три года! — пообещали русские. На том и сошлись, что продолжать воевать будут вместе. По сему поводу напились зверски.
— Ивашку Хмельницкого праздновать будем. — объявил Петр. Польские магнаты переглянулись недоумевая. Чего вдруг русский царь вспомнил ненавистного им гетмана. Головин объяснил:
— Мы так Бахуса называем иногда. На русский манер. Мол хмельной или хмельницкий, все едино.
— А-а, — сказали паны. — тогда разумеем.
Пили, плясали. Опять пили. Царь все красавиц обнимал саксонских да польских. Лапать пытался в танце. Но больших вольностей не позволял. Корсеты проклятые мешали.
— О, герр Питер! — восхищались дамы.
Август бедный утром и встать не мог, а Петр на мессу пошел католическую. Как и не бывало ночи буйной. После опять продолжили. Август силой хвастался — тарелку серебряную в трубку сворачивал. Петр усмехнулся:
— Это что. Так и я могу. Ты б лучше шпагу у Карла свернул, а посуда что…
Три дня и три ночи пили. Август еле выжил. Еще два дня после отъезда русских прекрасная Аврора графиня Кенигсмарк сама меняла мокрые полотенца на голове своего короля, который не мог даже подняться.
* * *Как вернулся царь, так без промедления восемнадцать полков пехотных и один старый стрелецкий (всего 20 тысяч) с князем Никитой Репниным пошли к Динабургу. Молодцевато топали.
Штейнау, саксонский фельдмаршал, смотрел на них одобрительно, когда пред ним выстроились. Все приметил:
— Хороши! Не более 50-ти забраковать можно. Ружья добрые у солдат — маастрихтские и люттихские. У некоторых заместо штыков шпаги. Особенно похвально, что при целом войске нет ни одной женщины и ни одной собаки.
И… разделил корпус русский. Оставив при себе всего четыре тысячи, а остальных отправил в сторону, на двенадцать верст. Строить укрепления на Двине.
* * *Шведская армия простояла на зимних квартирах в Эстляндии. Карл лично занимался с солдатами. Тактику боя отрабатывал:
— Залп должен быть только один. Бегом, сомкнутым строем, пока не приблизитесь к противнику на расстояние, когда его можно будет достать штыком. И с этой позиции залп! С Божьей помощью из противостоящих солдат останутся в строю немногие. И сразу — в штыки!
Согласитесь, читатель, какой железной должна быть дисциплина среди наступавших шведов, чтобы под непрерывным огнем противника, на который отвечать нельзя, добежать до него и только тогда разрядить свои ружья. И броситься в штыки. И какой надо было обладать уверенностью в эффективности своего метода наступления!
Лишь в день, когда королю исполнилось девятнадцать, 17 июля 1701 года, они двинулись в направлении Риги. На противоположном берегу Двину стояла польско-саксонская армия фельдмршала Штейнау. Генерал Карл Магнус Стюарт, инженер-фортификатор знатный, обустроил переправу, и на глазах у изумленных саксонцев шведы быстро форсировали Двину. Вместо того, чтобы скинуть их обратно в реку Штейнау застыл на месте и изготовился к обороне.
Карл тут же выстроил полки и молниеносно бросил их на саксонцев. Через два часа было кончено.
Репнин, услышав канонаду, ждал каких-либо распоряжений от командующего армией. Но фельдмаршал спасался бегством. Репнин, не долго думая, развернулся и форсированным маршем ушел к Пскову. Его не преследовали.
— Отписать в Варшаву, — приказал Карл XII. — Пусть уберут из-под Августа трон польский!
Не тут-то было. Паны ясновельможные заупрямились:
— И чего король шведский распоряжаться вздумал? Нам плевать на Августа, захотим и сами скинем! Но без указов сторонних. У нас своя голова имеется!
— Сейм созывать надобно! Другого избирать короля! — раздались голоса чьи-то.
— Лещинского — заорали одни.
