Робер Гайар - Большая интрига
Демарец сделал движение, словно хотел броситься на колени в знак признательности. Но что-то удержало его. Однако, исполненный благодарности, он воскликнул:
— О, господин майор! Вы можете рассчитывать на меня. С этого момента я не выпущу его из поля моего зрения. Я буду следить за ним днем и ночью. А ночью я вижу, как кот. Можете довериться мне.
— Очень хорошо, парень. А теперь ступайте и предупредите мадам дю Парке, что у меня для нее есть важное сообщение.
— Идите за мной, господин майор.
Демарецу потребовалось немало времени, чтобы зажечь канделябры. Этот человек, с виду такой увалень и нерасторопный, был настолько соблазнен предложением майора, что оставил ему свечу и попросил подождать в салоне.
Медленно, бесшумно, кошачьим шагом он поднялся по высокой лестнице, ведущей в комнату Мари и тихонько постучал в дверь.
Сидя внизу, Мерри Рулз видел тень слуги, деформированную и размноженную светом свечей. До него донесся короткий разговор. Через дверь разбуженная Мари требовала объяснений. Он услышал, как Демарец ответил ей:
— Майор, мадам… Да! Он говорит, что это очень важно…
После томительно долгих минут тишины Демарец спустился и, подойдя к Рулзу, объявил:
— Мадам крайне удивлена. Она не хотела вставать, потому что очень устала. Но я настоял, и она примет вас через несколько минут…
Майор поблагодарил его взглядом и уселся в кресло.
Демарец удалился на несколько шагов, чтобы пойти к себе в комнату. Однако он отошел недалеко. Словно спохватившись, он вернулся к майору своим размеренным шагом и заговорщическим тоном, наведшим Рулза на мысль, что он внезапно нашел себе друга, на которого можно положиться до самой смерти, добавил:
— Этот англичанин, господин майор, до добра не доведет! Смею заверить вас, что этот тип приносит несчастье и вредит всем, кто имеет с ним дело. Вы можете положиться на меня, я не буду знать отдыха до тех пор, пока его не повесят!
С этими словами он удалился так же тихо, как и появился.
У Мерри Рулза были все основания быть довольным собой. Он подумал, что непредвиденная встреча со слугой является для него счастливым предзнаменованием и что его приезд к Мари принесет ему удачу.
Ему не пришлось долго ждать. Генеральша, удивленная столь поздним визитом человека, о котором она, без сомнения, постоянно думала, но который вряд ли должен был прийти первым, быстро накинула на себя легкое платье. Мари провела несколько раз гребнем по волосам, немного подкрасилась, чтобы лицо не казалось таким бледным. Бросив последний взгляд в зеркало, она осталась довольной своим видом. Она была готова к приему гостя. Однако, пока она совершала свой туалет, ее не покидала мысль, а не ошибся ли Демарец, и был ли этот человек, ожидающий ее в салоне, действительно Мерри Рулзом?
Ее одолевали сомнения. Будучи свидетельницей последних событий, которым она положила конец, Мари спрашивала себя, не стал ли Святой Петр, в свою очередь, театром жестоких событий, похожих на те, которые были спровоцированы Байярделем. Не зрел ли на Мартинике бунт на следующий день после смерти человека, которому удавалось поддерживать мир на острове? С некоторых пор головы многих были чрезвычайно разгорячены.
Очевидно, произошло что-то действительно очень серьезное, раз майор Рулз приехал в Горный замок в такой поздний час, если это только действительно был майор!
Она была почти готова. Она подвязала потуже поясок легкого платья, чтобы сделать потоньше начинающую полнеть талию, что, однако, не наносило никакого вреда ее грации, потому что, будучи уже в теле, она знала, что все еще остается желанной. Хотя у нее не было намерений соблазнить майора. Она не забыла о его визите, нанесенном после ужасного случая с негром Кинква. Она вспомнила, как Рулз юлил, рассуждая о каких-то пустяках, вспоминала его разглагольствования о морали, о послушании солдат и о его внезапной смене поведения. Из холодного, трезвомыслящего и непримиримого человека он превратился вдруг во влюбленного юношу, не знающего, как скрыть свою неутомимую страсть. Он был так беспомощен и неловок, когда признавался ей в этой страсти. Однако он не терял надежды на удачу. Как же она надсмеялась над ним тогда, с каким искусством дала ему выговориться, не подавая ему никакой надежды, но и не отталкивая окончательно.
«Наверняка Мерри Рулз забыл об этом, — уговаривала она себя. — Да и действительно, это было так давно! А если он этого и не забыл, то возраст и время должны были набросить свою волшебную вуаль на тот эпизод, и он, наверное, сегодня бы только рассмеялся над этим…»
Но Мари ошибалась. Мерри Рулз никогда не забывал обид. А эта обида была для него настоящим оскорблением, за которое он должен был отомстить.
Когда Мари спускалась по лестнице, вероятно, они подумали об одном и том же. Мерри Рулз видел салон, в котором он сейчас ожидал Мари, таким, каким он был несколько лет тому назад, только без следов разрушения. Окно перед ним было тем самым окном, за которым он впервые подумал стать властелином Мари. Как же она была тогда красива!
Мерри Рулз считал, что, несмотря на свои сорок лет, Мари все еще была в его вкусе. Однако в глубине души он с едва осознаваемой горечью подсчитал, сколько времени было потеряно даром! Его молодость, его безумная и горячая молодость ушла безвозвратно. Он никогда больше не предстанет перед Мари молодым, и у майора возникло такое чувство, что его чего-то лишили Он один, говорил себе Рулз, не воспользовался ею. А на какие только уступки он не пошел бы! Он готов был на все, даже на то, чтобы Мари делила его с другим, лишь бы обладать ею. Но он не смог добиться ее и именно в этом чувствовал себя оскорбленным. Однако сейчас он надеялся взять реванш, ибо, став вдовой, Мари, видимо, думала теперь только об одном, кроме, конечно, поста генерал-лейтенанта, — как найти второго отца своим детям, отца, который смог бы их защитить, отца, обладающего властью, который сделает ее сильнее в десять раз.
Думая обо всем этом, он испытывал какую-то сладость, одновременно ощущая привкус пепла, привкус его поражения.
Раздавшийся рядом голос заставил его вздрогнуть.
— Здравствуйте, майор!
Он вскочил. Мари стояла рядом с ним вся в белом, как призрак в мерцающем свете свечей. Она подошла бесшумно, так как была в сандалиях на мягкой коже, изготовленных колонистами, живущими на холмах; эти сандалии были мягче и бесшумнее, чем кошачьи лапки.
— Мадам, — произнес он, низко поклонившись и сняв шляпу, которой он провел по полу, пропустив ее сначала через руку, — мадам, позвольте вашему покорному слуге выразить самые глубокие чувства уважения.
