Бернард Корнуэлл - Арлекин
Время от времени кто-то оказывал сопротивление. Храбрец мог выстрелить из арбалета с опушки леса, но люди Скита умели ловить и убивать таких врагов. Дюжина стрелков спешивалась и шла на врага спереди, в то время как двадцать других скакали ему в тыл. Вскоре раздавались крики, и к награбленному добавлялся еще один арбалет. Пойманного раздевали, калечили и вешали на дереве в назидание другим, чтобы никто не вздумал покушаться на эллекин. И уроки усваивались — таких засад становилось все меньше. Это было время уничтожений, а люди Скита богатели. Правда, бывали дни невзгод, дни, когда стрелки тащились под холодным дождем с израненными руками, в мокрой одежде. А еще Томас терпеть не мог, когда его людям выпадала обязанность вести в поводу запасных лошадей или отгонять в город угнанную скотину. С гусями было просто — им сворачивали шеи и вешали на седло, но коровы были медлительны, козы своенравны, овцы тупы, а свиньи упрямы. Впрочем, в отряде хватало выросших в деревне парней, чтобы обеспечить доставку скота в Ла-Рош-Дерьен. Там животных сгоняли на площадь, ставшую скотобойней и провонявшую кровью. Уилл Скит тоже посылал возы с награбленным в город и большую часть переправлял морем домой, в Англию. Обычно это были скромные вещи: горшки, ножи, лемеха, зубья для бороны, скамейки, ведра, веретена — все, что можно продать. Говорили, что в Южной Англии не осталось ни одного дома, где бы не имелось хотя бы одного предмета, взятого грабежом в Бретани.
В Англии пели про Артура и Ланселота, про Гавейна и Персеваля, а в Бретани свирепствовал эллекин.
И Томас был счастлив.
* * *Жанетте очень не хотелось признавать этого, но присутствие стрелков Уилла Скита облегчало ей жизнь. Пока они были во дворе, она чувствовала себя в безопасности. Она даже начала бояться долгих отлучек лучников из города, поскольку тогда ей не давал покоя сэр Саймон Джекилл. Жанетта считала его дьяволом. Глупым дьяволом, конечно, но от этого не менее бессовестным. Он был бесчувственным хамом, вбившим себе в голову, что графиня ничего так не хочет, как стать его женой. Иногда он принуждал себя к неуклюжей учтивости, но обычно держался развязно и грубо и всегда смотрел на нее, как собака на говяжью вырезку. Он ходил к мессе в церковь Святого Ренана, чтобы приставать к Жанетте, и ей казалось, что, куда бы она ни пошла в городе, обязательно наткнется на него. Однажды, встретив Жанетту в переулке у церкви Богородицы, он притиснул ее к стене и сильными пальцами провел по груди.
— Мне кажется, мадам, мы подходим друг другу, — проговорил он со всей серьезностью.
— Вам нужна жена с деньгами, — ответила графиня, поскольку слышала о состоянии финансов сэра Саймона.
— У меня ваши деньги, — напомнил он, — и это уладило вопрос с половиной моих долгов, а деньги за корабли в большой степени покроют остальное. Но мне нужны не ваши деньги, моя милая, а вы.
Жанетта попыталась вырваться, но он крепко прижимал ее к стене.
— Вам нужен покровитель, дорогая, — сказал сэр Саймон и нежно поцеловал ее в лоб.
У него был противный рот с вечно мокрыми губами, как будто язык не умещался во рту, поэтому поцелуй получился влажный и к тому же вонял винным перегаром. Сэр Саймон провел рукой по ее животу, и Жанетта снова попыталась вырваться. Но он придавил ее всем своим телом и схватил за волосы под шапочкой.
— Вам понравится Беркшир, дорогая.
— Уж лучше жить в аду.
Он нашарил шнуровку ее корсажа. Жанетта тщетно пыталась оттолкнуть его. Ее спасло лишь появление в переулке отряда солдат. Их командир выкрикнул приветствие сэру Саймону, тот обернулся, чтобы ответить, и это позволило Жанетте ускользнуть. Оставив у него в руке шапочку, графиня побежала домой, где забаррикадировала двери и опустилась на пол, вся в слезах от злобы и бессилия. Она ненавидела его.
Она ненавидела всех англичан и все же с течением недель заметила, что горожане начали одобрительно говорить о захватчиках, которые оставляли в Ла-Рош-Дерьене хорошие деньги. Английское серебро вызывало доверие, в отличие от французского, в которое добавляли свинец или олово. Присутствие англичан отрезало город от привычной торговли с Реном и Гингамом, но зато судовладельцы получили свободу торговать с Гасконью и Англией, и их доходы росли. Местные корабли нанимались для подвоза стрел английским войскам, и некоторые шкиперы доставляли кипы английской шерсти, которую перепродавали в других бретонских портах, все еще хранивших верность герцогу Карлу. Мало кому хотелось удаляться от Ла-Рош-Дерьена по суше, так как для этого требовалось разрешение от Ричарда Тотсгема, командира гарнизона. Хотя обрывок пергамента и защищал от эллекина, но от других грабителей, живших на опустошенных людьми Скита фермах, не было никакого спасения. Суда из Ла-Рош-Дерьена и Трегье по-прежнему могли плавать в Пемполь или на запад, в Ланьон, и торговать с врагами Англии. Так из Ла-Рош-Дерьена доставлялись письма, и Жанетта почти каждую неделю писала герцогу Карлу о новостях и о переменах, которые англичане внесли в городские укрепления. Она никогда не получала ответа, но убеждала себя, что ее письма приносят пользу.
Ла-Рош-Дерьен процветал, а Жанетта терпела лишения. Дело ее отца продолжало свое существование, но доходы таинственно исчезали. Корабли побольше постоянно отходили от причалов Трегье, что находились в часе плавания вверх по реке, и хотя Жанетта посылала их в Гасконь за вином для английского рынка, они никогда не возвращались. Или их захватывали французские корабли, или, более вероятно, капитаны начинали вести торговлю в свой карман. Семейные фермы к югу от Ла-Рош-Дерьена были разорены людьми Уилла Скита, и оброк от них пропал. Плабеннек, вотчина ее мужа, находился в захваченном англичанами Финистере, и Жанетта не видела из этих земель ни гроша уже три года. К первым неделям 1346 года она была в совершенном отчаянии и вызвала к себе стряпчего Бела.
Бела испытал извращенное удовольствие, напомнив ей, как она не учла его советов. Не следовало снаряжать два военных корабля. Жанетта стерпела его напыщенность и попросила составить петицию о возмещении, чтобы послать в английский суд. Петиция касалась оброка с Плабеннека, который захватчики взяли себе. Жанетту уязвляло, что приходится просить денег у короля Англии Эдуарда III, но что еще оставалось? Сэр Саймон Джекилл довел ее до нищеты.
Бела сел за ее стол и сделал кое-какие заметки на куске пергамента.
— Сколько мельниц в Плабеннеке? — спросил он.
— Было две.
— Две, — повторил он, записав цифру, и осторожно добавил: — А вы знаете, что герцог сам заявил притязания на этот оброк?
