Поль Феваль - Горбун
– Для меня достаточно и одного раза, – холодно процедил человек в маске. Голова молодого герцога откинулась.
– Этот готов, – сказал Гонзаго. – Теперь за другим!
Но бросаться в погоню не пришлось. Лагардер пришел сам. Услышав предсмертный хрип герцога, он жутко зарычал и бросился к товарищу. На его пути возникли успевшие поменять позицию наемники. Но бравые можно остановить разъяренного льва. Одним махом повалив на сено двоих, Лагардер прорвался. Когда он приблизился к Неверу, тот из последних сил приподнял голову и едва слышно простонал:
– Брат… не забывай меня… И отомсти…
– Клянусь Всевышним! – воскликнул парижанин. – Все, кто здесь сейчас есть, умрут от моей руки!
Под мостом, словно сквозь сон, почувствовав смерть отца, всхлипнуло дитя. Его слабого крика никто не услышал.
– Вперед, на него! Убейте его! – кричал человек в маске.
– Изо всех, кто здесь есть, я не знаю только тебя, – сказал Лагардер, обращаясь к маске. Теперь шевалье остался один против всех.
– Я дал клятву. И когда наступит час, мне придется тебя узнать.
Между говорившим и человеком в маске теперь стояла преграда из пяти мастеров шпаги и мсьё Пейроля. Но все они боялись оставшегося в одиночестве Лагардера. Схватив сноп сена, и прикрываясь им, как щитом, он ринулся вперед и, протаранив собой, как ядром, живую цепь оказался перед последним заслоном, состоявшим из Пейроля и Сальдаля, – заслоном, прикрывавшим человека в маске. Тот с обнаженной шпагой встал наизготовку. Просвистев между Сальданем и Пейролем, клинок Лагардера рассек кисть человека в маске, и тот выронил оружие. В это мгновение раздался слабый крик младенца, которого никто не услышал кроме шевалье. Быстро отступая, он прокричал:
– Теперь ты меченый!
И в три прыжка оказался под мостом. Над башнями, наконец, взошла луна, и при ее свете все увидели, как шевалье взял на руки сверток.
– За ним, за ним, негодяи! – задыхаясь от гнева, вопила маска. – У него дочь Невера! Захватить дочь Невера любой ценой!
Но наемники теперь напоминали загнанных, вконец, измученных охотничьих псов. Пройдя с неохотой несколько шагов, они остановились. Мэтр Кокардас с мрачной рассудительностью изрек:
– А ведь он нас сейчас всех прикончит!
Это замечание окончательно сломило дух мастеров шпаги. Лагардер почти беспрепятственно добрался до лестницы. Атаки остававшихся на ногах наемников были настолько вялыми, что ему оставалось лишь чуть – чуть взмахнуть сверкавшей в лунных лучах шпагой и выкрикнуть: «дорогу, уроды!», и все расступились, напоминая скорее почетный караул, чем группу захвата. Лагардер выбрался так изо рва. За деревней послышался топот лошадей Каррига. Пришла, наконец, подмога. Луна осветила лицо Лагардера. Девочка открыла глаза и улыбнулась.
– Да, – прокричал он. – Это дочь Невера. Попробуй ее у меня отнять. Ты, мерзавец, заказавший убийство и собственноручно его исполнивший предательским ударом в спину! Кто бы ты ни был, теперь у тебя на руке моя метка. Я тебя знаю. И когда наступит час, если ты не придешь к Лагардеру, то Лагардер придет к тебе!
Часть II. Дворец Невера
Глава 1. Золотой дом
Прошло два года после смерти Людовика XIV. Он ушел в мир иной, пережив два поколения наследников: дофина, (так назывался старший сын царствующей особы, который по традиции пользовался преимущественным правом наследования престола), и его сына своего внука герцога Бургундского. Трон перешел к правнуку усопшего монарха Людовику XV, которому к тому времени едва исполнилось 5 лет. Посмертная судьба великого французского короля, (при жизни его называли король Солнце), оказалась более незавидной, чем судьба любого из его подданных. Ведь никому из них по крайней мере не было отказано в исполнении последней воли по завещанию. Конечно, намерение посредством рукописного акта распорядиться судьбами почти тридцатимиллионного населения могло показаться непомерным. В то время как живой Людовик XIV мог позволить себе и большее, письменное распоряжение короля, умершего, превратилось в ни к чему не обязывающий клочок бумаги, который мог разорвать любой, кому заблагорассудится. Королевское завещание, похоже не интересовало никого, кроме его легитимных детей.
Племянник короля Филипп Орлеанский во время царствования дяди при дворе исполнял, как некогда Брут, роль шута. Едва из спальни, где размещалось смертное ложе, глашатай возвестил традиционное: «Король умер! Да здравствует король!», Филипп Орлеанский сбросил маску. Регентский совет мало – помалу сошел на нет. У власти фактически остался один регент, он же герцог Филипп Орлеанский.
Принцы крови подняли крик недовольства. Сильнее других возмущались герцог мэнский и его супруга. Но большинство французского населения, которому, в общем-то не было дела до этих высокопоставленных байстрюков, пребывало в спокойствии. Если не брать в расчет скандала с заговорщиком Челламаре, скандала урегулированного Филиппом Орлеанским сугубо политическим путем, то можно заключить, что регентство оказалось относительно мирным периодом в истории Франции. То было поистине удивительное время. Увы, мало что можно возразить, тем серьезным историкам, и просто досужим писателям мемуаров, которым сегодня угодно представлять описываемую эпоху черными красками. Никогда еще человек, вылепленный Создателем из кучки грязи, не демонстрировал своего исходного материала со столь удручающей убедительностью. Франция все ниже склонялась перед кумиром наживы; темой и смыслом жизни обывателей всех уровней сделались чревоугодие и разврат. Когда читаешь о денежной лихорадке, в связи с выпуском ассигнаций Лоу, невольно приходят на ум финансовые катаклизмы наших дней.
Компания «Миссисипи» была приманкой особого рода. Сегодня на нас расставляют другие наживки. В то, теперь уже, отдаленное время финансово – коммерческая деятельность еще не была отлажена. Биржевые и финансовые спекуляции находились на, так сказать, детской стадии развития. Но этот «ребенок» проявлял задатки вундеркинда.
Итак, сентябрь 1717 года. От тех событий, что описывались на первых страницах нашего повествования, прошло 19 лет. Талантливый первопроходец, (точнее проходимец), основавший в Париже «Банк Луизианы» сын ювелира Джон Лоу Лористон находился в зените славы и в расцвете деловых полномочий. Выпуск государственных ассигнаций, создание национального банка и наконец «Западной Компании», вскоре переименованной в «Индийскую» сделали его фактически министром финансов королевства, хотя формально портфель принадлежал мсьё д'Арженсону.
Регент, чье сознание изрядно было подпорчено поначалу дурным воспитанием, затем разного рода излишествами, легко попал, как говорится, в ловушку заманчиво прекрасных миражей финансовой поэмы. Лоу, казалось, сам возник из золота и был способен все превращать в золото. Одним из важных психологических рычагов, которыми Лоу воздействовал на умы французов, был созданный им миф о том, что в Луизиане, (Северная Америка) имеются несметные залежи драгоценных металлов. В действительности же несколько времени спустя однажды настал день, когда каждый финансово зависимый от Лоу человек, будь то биржевой спекулятор, или просто владелец ассигнаций, акций и т. п. оказался сидящем на сундуке набитом ценными бумагами, при этом не зная, на что купить хлеба. Этакий Мидас XVIII века.
