Олеся Луконина - Чёрная маркиза
Дидье склонился над ней и поцеловал в шею, а она, не открывая глаз, обвила руками его плечи, притягивая к себе.
— Я вчера не сказал тебе того, что собирался, — тихо проговорил Дидье, приподнимаясь на локте и внимательно глядя в её вишнёвые, тревожно распахнувшиеся глаза. — Ты… ты только не влюбляйся в меня, Кло. Не надо.
Женщина, продолжая смотреть на него, вдруг светло улыбнулась и обхватила ладонями его лицо:
— Я же не дура, мальчик. Ты пришёл сюда не ради меня и ради меня не останешься. Мне сорок три. На сколько лет я старше тебя? На двадцать?
Дидье молча опустил ресницы.
— Моя дочь, мой сын и мой муж погибли, когда позапрошлым летом сюда пришла оспа, — хрипловато продолжала Клотильда, обводя пальцами его скулы. — И всё кончилось разом. Но я живу, я всё ещё живу… и ты так хорошо показал мне, что я жива. Я рада этому. О, я любила любить… — Улыбка дрогнула на её полных губах, хотя в уголках глаз блеснули слёзы. — И ещё я рада тому, что именно ты — мой последний.
Сглотнув, Дидье неистово замотал головой.
— Это чушь! — горячо прошептал он. — Пусть тебе не двадцать пять, но ты должна любить, если хочешь! Пусть не меня, но… — Он снова, как ночью, зажал ладонью её рот. — Послушай, Кло. В Порт-Ройяле есть один трактир. Он называется «Три бочки», а хозяина зовут Кевин. Он ирландец, он потерял ногу в бою с испанцами, он сильный и добрый человек… и он очень одинок. Как и ты. Не говори ничего сейчас, но подумай об этом потом… когда я уйду. Хорошо, ma puce?
Женщина, как он сам несколько минут назад, молча опустила ресницы, и тогда Дидье осторожно отнял ладонь от её губ и поцеловал эти губы, снова ощутив соль её слёз.
Весь день он работал в трактире и во дворе — с превеликой радостью. Опустошил чёртову распрекрасную лохань и снёс её на кухню, повесил на изгородь насквозь промокший ковёр, нарубил дров для очага — наверное, на месяц вперёд, починил кое-какую мебель и, наконец, взялся за изгородь, в которой местами не хватало прутьев. Он не задумывался над тем, почему так торопится сделать всё это — в конце концов, он ведь не собирался уходить прямо сейчас! Но он почему-то знал, что должен всё успеть именно сегодня.
Дидье чувствовал пристальный взгляд Клотильды, наблюдавшей за ним с крыльца, и, мельком оборачиваясь, отвечал ей улыбкой. Она тоже улыбалась — тепло и немного печально.
Как и вчера, и третьего дня, Дидье отправился в усадьбу «Очарование», когда старинные тяжёлые часы на кухне трактира пробили четыре пополудни.
Он благополучно спустился по уже знакомой тропинке, миновал ручей и улыбнулся, вспомнив вчерашнюю погоню за корабликом. Сегодня он выпросил у Клотильды хороший прочный льняной лоскут, которым можно было оснастить не один, а пару кораблей. Точно! Два кораблика. Допустим, «Разящий» и «Маркизу»!
Если он не успеет сделать второй кораблик сегодня, то захватит его с собой в трактир, и тогда завтра они с Ивонной смогут устроить в ручье парусные гонки!
Всё ещё улыбаясь этим мыслям, Дидье перемахнул через изгородь.
И тут чьи-то цепкие руки крепко схватили его за плечи, а прямо под сердце упёрлось дуло мушкета.
Губернаторские солдаты в синих мундирах.
Сразу четверо.
Tabarnac de calice d'hostie de christ!
Дидье опомнился мгновенно и вывернулся легко. Что-что, а драться он умел. И так же мгновенно он выхватил одной рукой пистолет, а другой — нож.
Он ещё мог прорваться прочь отсюда, не щадя этих баранов, пытавшихся вцепиться в него, как псы.
Они бы, конечно, попробовали пристрелить его, но, видит Бог, смерти Дидье Бланшар не боялся никогда.
Но его дочь отчаянно рыдала на крыльце, хватаясь ручонками за перила, и кричала, захлёбываясь слезами:
— Нет! Нет! Не-ет!
Гувернантка тщетно старалась увести её в дом.
Господь Вседержитель, Дидье не мог допустить, чтобы его застрелили на глазах у Ивонны. Как не мог пролить при ней чужую кровь. Просто не мог!
Скрипнув зубами, он уронил наземь оружие и процедил:
— Я сдаюсь, et ta sœur!
И, конечно же, сразу получил удар прикладом в живот. Кто бы сомневался…
Все четверо солдат навалились на него, нещадно выкручивая руки и колотя по чему попало.
Сквозь их торжествующее рычание он всё ещё слышал отчаянный плач Ивонны. Почему треклятая грымза не может наконец увести её?!
Один из синемундирников, — судя по нашивкам, сержант, — встряхнул Дидье за волосы и, связывая ему руки ремнём, злорадно процедил:
— Ты хотел украсть ребёнка, чёртов пират! Теперь тебя вздёрнут!
— Я не собирался её красть! — прохрипел Дидье и снова получил удар прикладом — теперь уже по рёбрам. — Va te faire foutre!
— Как же, не собирался! — прокричала с крыльца гувернантка. Её обычно бесстрастное сухое лицо пылало гневом. — Ты нарочно её подманивал! Но я проследила за ней вчера!
— Уведи её уже отсюда! — заорал в ответ Дидье, краем глаза заметив, как вновь поднимается приклад, и успев чуть отклониться.
Но только чуть.
Приклад обрушился ему на голову, и наступила кромешная темнота.
* * *Когда Дидье очнулся, то враз об этом пожалел.
Болело всё. Решительно всё, каждая жилка и косточка, будто накануне его методично и медленно пропустили через молотилку.
Рёбра с правой стороны наверняка были переломаны, потому что глубоко вдохнуть он не мог — в бок сразу словно вонзался кинжал. Во рту стоял медный привкус крови. Голова разламывалась на куски.
Но хотя бы оставалась на месте.
Точно на месте?
Он поднял руку, чтобы ощупать голову, и на запястьях звякнуло железо.
Кандалы.
А волосы под его пальцами заскорузли от засохшей крови.
— Mon chien sale! — прохрипел Дидье и зажмурился, пытаясь привыкнуть к боли.
Так жестоко его давно не били. Любые драки в трактирах по сравнению с этими побоями были просто детскими колотушками. Солдаты, видать, повеселились от души, топча его беспомощное тело.
Patati-patata!
Шкура у него всегда была на диво крепкой. Заживёт.
Если успеет, конечно.
Он опять открыл глаза и огляделся.
Сквозь зарешеченное оконце под самым потолком проникал свет — достаточно яркий, чтобы Дидье мог понять — скорее всего, уже наступило утро следующего дня. Долгонько же он провалялся в беспамятстве.
Воняло затхлостью. На полу лежала охапка соломы. В углу пищали и возились крысы.
А ты чего ждал, Дидье Бланшар? Ты жив, и это главное.
Пока жив.
Кандалы, слава Всевышнему, сковывали только его руки. Если это губернаторская тюрьма, то в ней, небось, других и не нашлось, подумал Дидье и мрачно ухмыльнулся. Пуэрто-Сол — островок маленький. Вряд ли в здешнюю тюрьму часто попадали преступники, тем более — пираты.
