Кейт Мосс - Лабиринт
Но сегодня она ни на чем не могла успокоиться. Игла так и торчала в пяльцах, и подаренный Сажье моток пряжи лежал рядом неразвернутым. Бальзамы, которые она еще днем приготовила из дягиля и окопника, были снабжены ярлычками и расставлены в ряд в самом темном и прохладном уголке комнаты. Дощечку с лабиринтом Элэйс вертела и рассматривала до тошноты и едва не стерла пальцы, снова и снова прослеживая причудливый узор. Ждала, ждала.
— Es totjorn lo meteis,[9] — бормотала она. — Вечно все та же песня.
Элэйс прошла к зеркалу и уставилась на свое отражение. Маленькое серьезное личико сердечком, умные карие глаза. Ни красавица, ни дурнушка. Элэйс поправила вырез платья жестом, который подметила у других девушек. Может, если обшить кружевом…
Отрывистый стук в дверь прервал ее размышления.
Наконец-то!
— Я здесь! — крикнула она.
Дверь отворилась, и улыбка исчезла с ее лица.
— Франсуа… Что такое?
— Кастелян Пеллетье желает видеть тебя, госпожа.
— В такой час?
Франсуа неловко переминался с ноги на ногу.
— Он ожидает в своих покоях. Думается, нужно поспешить, Элэйс.
Она вскинула глаза, удивленная, что слуга зовет ее по имени. Прежде он не допускал подобных оплошностей.
— Что-то случилось? — поспешно спросила она. — Отец нездоров?
Франсуа замялся:
— Он весьма… озабочен, госпожа. И был бы рад твоему обществу.
Элэйс вздохнула:
— Весь день не везет.
Слуга озадаченно переспросил:
— Госпожа?
— Ничего, Франсуа. Я нынче не в себе. Конечно, я пойду, раз отец зовет. Идем?
На другом конце жилой части замка в своих покоях сидела посреди просторного ложа, поджав под себя длинные стройные ноги, Ориана.
Она по-кошачьи щурила зеленые глаза и с самодовольным видом позволяла гребешку гладить свои пышные черные кудри. Временами зубья гребешка нежно касались кожи головы.
— Весьма… успокаивает, — промурлыкала Ориана.
Мужчина, стоявший у нее за спиной, был без рубахи, и между лопаток у него на широких мощных плечах поблескивал пот.
— Успокаивает, госпожа? — легко переспросил он. — У меня было иное намерение.
Она почувствовала на шее его теплое дыхание, когда мужчина склонился, чтобы собрать ее упавшие на лицо волосы и уложить их косой по спине.
— Ты так прекрасна, — прошептал он.
Его руки мягко погладили ее плечи и шею, потом начали мять сильнее. Ориана склонила голову, чувствуя, как искусные пальцы прослеживают очертания ее щек, носа, подбородка, словно стремясь запечатлеть в памяти ее черты. Временами они соскальзывали ниже, к гладкой нежной коже горла.
Ориана притянула его ладонь к губам, языком лизнула кончики пальцев. Он привлек женщину к себе. Спиной она чувствовала жар и твердость его тела, ощущала силу его желания. Мужчина развернул ее лицом к себе, пальцами приоткрыл ей губы, потом медленно склонился для поцелуя.
Она не замечала звука шагов по коридору, пока в дверь не застучали.
— Ориана! — выкрикнул высокий пронзительный голос. — Ты здесь?
— Это Жеан, — чуть слышно шепнула женщина, скорее раздраженная, нежели встревоженная неожиданной помехой, и открыла глаза. — Кажется, ты уверял, что он задержится?
Мужчина оглянулся на дверь.
— Не думал, что он вернется так рано. Когда я уходил, было похоже, что он еще надолго останется при виконте. Заперто?
— Конечно, — усмехнулась она.
— Ему это не покажется странным?
Ориана передернула плечами.
— Он приучен не входить без приглашения. Однако лучше укройся. — Она ткнула пальчиком в сторону алькова позади занавесей балдахина. — И не тревожься, — с улыбкой добавила она, взглянув на его обеспокоенное лицо, — я постараюсь избавиться от него поскорее.
— И каким же образом?
Женщина обхватила руками его шею и притянула к себе так близко, что его ресницы защекотали ей кожу.
— Ориана? — визгливо повторял Конгост, с каждым разом повышая голос. — Открой! Открой сейчас же!
— А вот увидишь, — шептала она, наклоняясь и целуя его в грудь, в твердый живот, еще ниже. — А теперь ты должен исчезнуть. Он не будет ждать под дверью вечно.
Уверившись, что любовник надежно спрятан, Ориана на цыпочках пробежала к двери, беззвучно повернула ключ, затем бросилась обратно в постель и расправила складки занавесей. Она была готова повеселиться.
— Ориана!
— Супруг? — ворчливо отозвалась она. — К чему столько шума? Дверь отперта.
Она услышала шорох. Дверь открылась и со стуком захлопнулась за ворвавшимся в комнату мужем. Раздался звон — он с размаху опустил на стол медный подсвечник.
— Где ты? — возмущенно спросил Конгост. — И почему здесь темно? Я не расположен к шуткам.
Ориана усмехнулась, откидываясь на подушки, раскинув стройные ноги и заложив руки за голову. Она намерена была ничего не оставить его воображению.
— Я здесь, супруг.
Дверь была заперта, я пробовал с самого начала… — недовольно начал он, откидывая занавеси, и смолк, лишившись дара речи.
— Но может быть… ты толкнул… слишком слабо? — промурлыкала она.
Она видела, как побледнел и мгновенно залился краской ее муж. Глаза у него полезли на лоб, а рот приоткрылся при виде ее высокой полной груди с темными сосками, ее кудрей, змеями расползавшихся по подушке, мягкого холмика живота, изгиба тонкой талии и треугольника жестких черных завитков между бедрами.
— Ты что затеяла? — взвизгнул он. — Прикройся немедленно!
— Я спала, супруг, — отозвалась она. — Ты меня разбудил.
— Я тебя разбудил? Я тебя разбудил… — брызгал слюной муж. — Ты спала… в таком виде?
— Ночь жаркая, Жеан. Разве мне нельзя спать, как хочется, в одиночестве собственной спальни?
— Кто угодно мог войти и застать тебя. Твоя сестра, твоя служанка Жиранда… кто угодно!
Ориана медленно села на постели и невозмутимо уставилась на мужа, накручивая на палец прядь волос.
— Кто угодно? — ехидно повторила она и холодно продолжала: — Жиранду я отпустила. Я сегодня больше не нуждаюсь в ее услугах.
Она прекрасно видела, как борется с собой ее муж, желая отвернуться и не в силах этого сделать. В его иссохших жилах в равной мере смешались желание и отвращение.
— Кто угодно мог войти, — повторил он уже не так уверенно.
— Да, полагаю, ты прав. Однако никто не входил. Кроме тебя, разумеется, супруг мой. — Она хищно усмехнулась. — А теперь, раз уж ты здесь, может быть, скажешь мне, где ты был?
— Тебе известно, где я был, — зарычал Конгост. — В совете!
