Ратибор. Капель первого круга - Виктор Анатольевич Тарасов-Слишин

живу выгораю до белизны и даже в марену, не черного, а рысьего цвета! Телом я тоже не чёрен, а просто смугл! На моей груди, как у Рыжего, висит родовой оберег Рыса. Правда на моей спине, виднеется обширный шрам, напоминающий дерево с расходящимися ветвям. Который привлекает к себе, настороженные взгляды, градских мальчишек. Однако во время стычек, не является предметом шуток. Поскольку все знают, что это отметина Перуна, полученная мной, в раннем детстве.

Однажды, когда мне исполнилось три лета, Глая привела меня в капище. Решив провести обряд, моего посвящения в ближники Тары и Тарха Перуновича. В те лета, она была старшей жрицей капища и не нуждалась, в чьей либо помощи. Для соблюдения обряда, она посадила меня на алатырный камень и дала мне в руки, свой жреческий скипетр. Чтобы я игрался, не плакал и не мешал. Однако сам Громовержец, отец Тары и Тарха Перуновича, остановил обряд! Ударив молнией в центральный столп капища! Малая часть которой, горящей перуницей отскочила к алтырному камню и скользнула по моей спине. После того случая, Глая три месяца, залечивала Божественное Касание!

В общем, с самого первого месяца, нашего жительства в Полянских землях, не брал нас с Митяем мир! Несмотря на то, что я был силён и упрям, ватага рыжего всегда побеждала! Поскольку он оказался, хитроумным соперником. Когда мне приходилось бывать во граде, Митяй подкарауливал нужный миг и нападал первым, но не один, а целым скопом! Когда я бился в нападении, они не сдавались, но кружили меня по очереди и выматывали. Мне приходилось весьма туго, потому что Микула, строго-настрого запретил, применять против родовичей, костоломные приемы. Поэтому если от пары нападавших, я легко мог отбиться, но от оравы – нет!

В потасовках, мне крепко доставалось , правда я не жаловался. Однако с недавних пор, в свободные от занятий дни, я начал ходит во град и скрытно ловить, своих противников по одному. Насколько я знаю, после заслуженной трёпки, они тоже никому не жаловались. Тогда откуда, Микула всё знает?! Догадавшись, я хлопнул себя по челу и пробормотал: «Ведь всё, по лицу видно! Разве можно скрыть, душевные синяки или фингалы?! Конечно – нет!». Темнело, однако за версту до хутора, в горнице нашего терема, стал виден свет. От путеводной свечи, предусмотрительно зажжённой Глаей.

Занятия продолжались, сегодня Глая потребовала письменный перевод на Ахейский, приговаривая: «Теперь Ратин Казимирович, пиши следующее! Жрицы богини Тары с древних времен знают, что Мать-Сыра Земля в пространстве Пекельных миров, образует линейно обусловленный, арифметический шар. Тогда, как в мирах Яви и более всего в Прави, тяготеет к плоскости. Все земли, известные и не известные людям, на лике Мидгард-Земли, омываются бескрайним морем, под названием Океан. Весь видимый мир, Ахейцы называют – Ойкуменой.

«Ратин! – воскликнула Глая. – Сгони с себя Питина, ведь мешает». Кот не согласился, забравшись мне на плечо: «Ма-а-яу! Пи-и-ти, Хлау!». Я просительно, возразил: «Глая Монионовна! Не мешает мне котофей, вообще нисколечко. Даже помогает!

– Как бы не так! Помогает он. Мурлычет, сон на тебя навевает. Думаешь, я не вижу, что ты носом стол клюешь? Опять ночью с Микулой свет Гурьянычем возле сарайчика колобродили, костер палили! Сгоняй Питина и пиши далее… В том Океан – море, живут рыбы морские, разные гады, со многими руками – щупальцами, зверем Спрутом называемые. Они могут вырастать такой величины, что могут спокойно морскую чайку-лодку утащить на дно. Кроме мелкой рыбы в Океане живет рыба китом называемая. Величиной она достигает в длину сорока шагов и весом до ста быков туров. Когда кит- рыба всплывает на поверхность, то фонтаны водяные на двадцать локтей кверху выбрасывает. А еще там, в жарких водах водится малая рыбка, у котрой плавники крылами птичьими работают. Та рыбка в воде соленой разгоняется и в воздух взлетает.

– Глая, милая! – не выдержал я. – Эту сказку ты мне три луны назад диктовала, а я запомнил!

– В тот раз ты записывал сию сказку старыми рысскими чертами да резами, специально для бересты изобретенными, а теперь пишешь ахайским письмом.

– Ну да, а вчера писали по финикийски или буквицами наших родичей, что живут на берегу Срединного моря на полуночь от латинов. Письмом этрусов. Это письмо мне больше других нравится, Глая.

– Еще бы! Тебе и в счете более нравится складывать этрусские цифры, хотя их правильнее будет называть хиндустанскими. Ладно, уговорил. Сложь в короб бересту и писало, да беги к деду Микуле. Улучшай свое правило воинское.

С Питином на плечах я выскочил за дверь, довольный до нельзя. Сжалилась прабабка. Отпустила раньше. Теперь можно малое время побегать наперегонки с Жаром, и Семаргл против беготни возражать не станет. А Питин, ежели захочет, пусть на столбе сидит…

Побегали, порезвились в жаровом загоне в сласть. Сначала вчетвером, потом, когда Питин устал и забрался на столб, втроем. Семаргл гулко гавкал и пытался ухватить Жара за хвост. Тот взбрыкивал, фыркал на пса, задирал, на всякий случай, хвост морковкой, прыгал и стремительно мчался по кругу возле забора. Я в свою очередь пытался поймать хвост Семаргла, а Питин вертелся на столбе, мявканьем подбадривая всех троих.

Потом мы стали отрабатывать фокусы. Сначала Семаргл стоял неподвижно, а Жар перепрыгивал через него. Потом роли менялись и, наконец, в игру встревал Питин. Он забирался на спину Жара, а Семаргл перепрыгивал обоих. Я, конечно, тоже не отставал. Баловались до тех пор, пока не появился дед Микула и прекратил, как он выразился, это безобразие.

– Расшалились, дети малые. Хватит играться, пора к делу приступать. Вы, Семаргл с Питином, бегите проверьте овечек, не забрались ли в болотину. А ты, Ратин, пойдешь со мной. Будем новые луки испытывать. Высохли, как надобно.

– Ура! – заорал я что было мочи. – Ура деду Микуле! Да здравствует его мудрость и знания!

– Хватит орать, Ратин. Ты лучше испробуй, какой лук тебе по силам.

Снаряженные луки были пропитаны конопляным маслом, покрыты лаком и теперь лежали на топчане, вытащенном из сарая. Тетивы на них были скручены из змиевых жил, промазаны жиром и растопленным воском, чтобы не сырели в плохую погоду. Рядом с луками лежало с десяток боевых стрел с гранеными наконечниками и костяными подпяточниками с глубокой прорезью для тетивы. Сами стрелы были на треть длиннее, чем стрелы для моего старого лука.

Я натянул на левую руку перчатку с костяным щитком на запястье, взял в руки ближний лук с кибитями из ребер и попробовал натянуть толстую тетиву из змиевых жил.

– Трехпудовый? – я поглядел